Джонни, будь паинькой

К моему удивлению, Джонни больше не выходит из себя, однако то же самое нельзя сказать обо мне. Несколько раз я порываюсь позвонить Кристиану, и даже Биллу. Мне как никогда трудно быть свидетельницей того, как Джонни трясет и ломает, бросает в холодный пот и бред. Прошлой ночью я прибежала на крик к нему в комнату, и выражения ужаса на его лице хватило, чтобы привести в ужас меня саму. Ему мерещилось, что по телу ползают пауки. Мне в конце концов удалось его успокоить, но, вернувшись в свою комнату, я горько расплакалась. Я понятия не имела, во что ввязывалась.

У нас закончились продукты, так что я съездила за ними в соседнюю деревушку, пока Джонни спал, и к моему возвращению он еще не вставал. Я скупила едва ли не каждый журнал в газетном киоске, включая некоторые музыкальные издания для Джонни. Новости о его исчезновении еще не успели попасть в еженедельные журналы – их редакции были закрыты на Рождество, однако я быстро пролистала «НМЭ» на предмет статьи за подписью Кристиана. Ее там не оказалось.

Интересно, как он поживает. И что он думает о таком нашем с Джонни побеге. Готова поспорить, он удивился. Готова даже поспорить, что он разозлился. Из этого мог бы выйти отличный материал для его книги, а теперь я все испортила.

Появляется Джонни, одетый в черную футболку и черные кожаные штаны. Сонной походкой он спускается с крутой лестницы. Смешно видеть его здесь в подобном виде. Собираясь, я хватала первую попавшую мне под руку одежду, но, пожалуй, можно было бы подобрать ему нечто более повседневное.

— Доброе утро, — чирикаю я. — Хочешь чего-нибудь? Может, яичницу?

— Ты ездила в магазин? — спрашивает Джонни. В его глазах зажигается огонек.

— Да, туда и обратно.

— Купила мне сигарет?

— Да, Джонни, — вздыхаю я, направляясь в кухню.

— Дай-дай-дай…— Он делает нетерпеливые движения пальцами.

— У тебя, что, закончились? — Я открываю ящик и извлекаю оттуда пачку.

— Почти.

Джонни берет у меня пачку сигарет и спички и дрожащими руками закуривает. Потом открывает окно над раковиной и выставляет туда руку с сигаретой. Ненадолго возвращая сигарету внутрь, затягивается и перегибается через кухонную стойку, чтобы выдохнуть дым в окно. В дом заходит холодный воздух, однако я благодарна Джонни за то, что он не курит в помещении.

— Почему бы нам не пойти прогуляться? — предлагаю я, отчаянно желая выбраться из дома.

— Холодновато, нет? — Он дрожит.

— Тебе станет лучше.

Джонни выбрасывает окурок в окно и снова его закрывает.

— Я купила тебе журналы, — говорю я ему.

— Что за журналы?

— Целую пачку.

Он идет за мной в гостиную и перебирает стопку.

— Здорово, спасибо.

— Пожалуйста, — улыбаюсь я. — Ну а теперь мы можем пойти погулять?

Джонни отрывает взгляд от статьи о лучших синглах года и смотрит на меня.

— Тебе что, скучно?

— Есть немного, — отвечаю я, складывая руки на груди.

— Ну, пойдем тогда. — Он небрежно бросает журналы на диван. — Только обуюсь.

Вчера я нашла пару старых пальто в шкафу под лестницей, теперь достаю их и отдаю одно Джонни, когда тот возвращается.

— Нет-нет-нет, я это не надену.

— В кожаной куртке ты замерзнешь, — предупреждаю его я, все еще протягивая пальто. — Надень поверх.

— Мегера, это же точь-в-точь униформа эксгибициониста. Я его не надену.

— Как знаешь, я свое надену. — Это огромный дутый горнолыжный пуховик в розово-голубую полоску с неоновой желтой отстрочкой.

— Господи, это еще хуже, — говорит Джонни.

Я не обращаю на него внимания и, бросив его пальто на стол, запихиваю себя в дутые рукава. Затем поворачиваюсь к нему и преувеличенно восклицаю:

— М-м-м, как тепло!

Джонни смеется.

— Ты выглядишь сущей идиоткой. — А потом добавляет: — Черт с ним. — И надевает свое пальто.

Я начинаю смеяться, что, оказывается, приятно после целой недели меланхолии.

Джонни грозит мне пальцем.

— Прекрати.

Ему, кажется, намного лучше, и от осознания того, что я была права, притащив его сюда, меня переполняет радость.

Мы выходим из дома и перебираемся по мостику на другую сторону. Зимой поток намного более быстрый. Я помню, как мы с отцом делали кораблики из бумаги и сплавляли их по воде. Рассказываю об этом Джонни.

— Ты ладишь со своими родителями? — интересуется он.

— По большей части, да. — Я бросаю в его сторону улыбку. — Хотя они не слишком рады тому, что я с тобой сбежала.

— Нет? Вот блин.

Мы идем вдоль стремительно несущегося ручья вниз по течению. Пара уток с трудом гребет против потока.

— Нужно было захватить хлеба, — говорю я.

— Наверное, у тебя в детстве было полно домашних животных? — с удивлением спрашивает Джонни.

— Несколько, — признаюсь я. — А у тебя?

— Золотая рыбка. — Он смотрит на меня. — Я ужасно хотел собаку.

— И тебе не разрешили?

Он медлит с минуту, прежде чем ответить.

— Мы собирались завести. Но мама заболела.

Я молчу в надежде, что он расскажет что-нибудь еще, но этого не происходит.

— Ты мог бы завести собаку сейчас, — предлагаю я.

— Я слишком часто в разъездах. Это было бы жестоко.

— Не хочешь быть как Пэрис Хилтон? Нанять кого-нибудь, чтобы присматривать за зверинцем?