Джонни Тремейн

Первое время он довольно часто вылетал из седла, и тогда он, бывало, и в полчаса не мог поймать пугливое животное. Но раз одна крестьянка наложила ему гнилых яблок в шляпу, которую он обронил, и он легко соблазнил ими Гоблина. С тех пор он всегда набивал себе карманы гнилыми яблоками. Всякий раз, когда конь подходил к какому-нибудь страшному для него предмету, Джонни награждал его гнилым яблоком. Зато, если ему случалось падать, от него пахло, как от бочонка с сидром.

Мальчики жили на чердаке над типографией. Поднимались они туда по приставной лесенке. Это была уютная мансарда с большим камином. Джонни поразило обилие стульев, и он хотел было задать вопрос Рэбу об этом, да раздумал, а вскоре Рэб сам ему объяснил, в чём дело. Здесь, на этом самом чердаке, и встречались «бостонские наблюдатели». Это был тайный клуб, один из самых влиятельных в Бостоне, тут-то в последние годы и затевалось то, что тори называли «крамолой». Рэб даже не просил Джонни держать язык за зубами — он знал, что Джонни болтать не станет.

Завтрак они готовили себе сами. Обед им присылала, миссис Лорн. А ужинали когда как: или сами себе приготовят, или отправятся к дядюшке в дом. Тётка Рэба была рыжая толстушка с очень белой кожей и совсем не походила на своего племянника, который считался типичным представителем рода Силсби. Восьмимесячный мальчуган её, видимо, принадлежал к той же породе. Джонни никогда не видел, чтобы младенцы были такие длинноногие, чтобы волосы у них были такие чёрные и прямые и чтобы они так мало плакали и так быстро ели. Мальчик никогда не капризничал и смотрел на мир своими загадочными вопрошающими чёрными глазами. Даже сам дядюшка Лорн, который, может быть, предпочёл бы, чтобы в единственном его сыне запечатлелись его собственные умные и по-лисьему заострённые черты, говорил глядя задумчиво на мальчика: «Этот твой ребёнок, Дженифер, — настоящий Силсби из Лексингтона».

Джонни был поглощён Гоблином. Он подозревал, что конюхи из «Чёрной королевы» бьют и мучают жеребца, наказывая его за робость, и поэтому взялся ухаживать за ним и кормить его сам. Этим он сберегал несколько пенсов в неделю мистеру Лорну, который благородно отдавал их Джонни. Хозяину «Королевы» полюбился мальчик. Если кому-нибудь из постояльцев требовалось срочно доставить письмо, он рекомендовал им Джонни, который был проворнее вечно мешкающих почтальонов. Таким образом, Джонни в ту осень довелось как-то доехать до Уóрстера, а другой раз и до самого Плúмута. Часть денег которые Джонни выручал, разъезжая с письмами, шла мистеру Лорну, часть оставалась ему; Джонни в лавке подержанных товаров обзавёлся шпорами, сапогами и курткой на меховой подкладке.

Хоть Рэб велел держать повод в левой руке, Джонни случалось, когда конь вдруг принимался скакать бешеным галопом и нужно было его сдержать, пользоваться своей искалеченной правой рукой. На таком коне, как Гоблин, не всегда удавалось гарцевать, гордо держа руку в кармане. Джонни не надеялся, что сможет когда-нибудь выполнять сложную и тонкую работу, но хорошо, что он вынужден был хотя бы время от времени действовать больной рукой, и поэтому ей не грозила полная потеря работоспособности. Ещё в бытность свою в мастерской мистера Лепэма он научился кое-что делать левой рукой. Рэб никогда не говорил ему: «Послушай, Джонни, тебе нужно научиться писать левой рукой», но он часто давал ему переписать что-нибудь, ни на минуту не допуская, чтобы Джонни не справился, — и Джонни справлялся!

Первые четыре дня недели Джонни был хозяином своего времени. Он ездил верхом для собственного удовольствия, если в «Чёрной королеве» не бывало срочных поручений, учился писать левой рукой и жадно читал. У мистера Лорна была хорошая библиотека. Джонни вёл себя, как человек, который, сам того не сознавая, долго голодал: он набрасывался на всё, что ему попадалось под руку. И сброшюрованные номера «Наблюдателя», и «Потерянный рай», и «Робинзона Крузо» (Рэб приносил ему эту книгу в тюрьму, и теперь он её перечитывал), и «Тома Джонса», и трактаты Локка «О человеческом разуме», и «Историю Массачусетского залива» Хатчинсона, и химические статьи, и журналы «Спектейтор», и учебники хорошего тона для молодых девиц, и «Илиаду» в переводе Александра Попа.[10] Когда он жил у Лепэмов, он не подозревал о существовании этого мира. Теперь он с благодарностью вспоминал, как настойчиво мать учила его грамоте, не желая, чтобы мир этот был для него закрыт. Как она заставляла его читать ей вслух, когда ему больше хотелось играть. Бедная! У неё было мало книг и по большей части скучные.