Джордано Бруно и герметическая традиция

Ренессансный маг, в полноте своих достоинств, описанных у Пико делла Мирандола, сочетал магию с кабалой. К естественной магии фичиновского типа с ее герметической основой он добавлял практическую кабалу, которая позволяла вступить в контакт с высшими духовными и ангельскими мирами и которую христианский маг связывал с ангельскими иерархиями Псевдо Дионисия. Мы уже видели, что Джордано Бруно – нетипичный ренессансный маг, поскольку отвергает христианскую интерпретацию герметических текстов и целиком принимает все "египетское". Можно ожидать, что и его отношение к кабале окажется нетипичным, и так оно и есть (хотя Бруно все же можно назвать продолжателем герметико-кабалистической традиции, несмотря на все очевидные отклонения от нормы). В "Кабале пегасского коня" он вроде бы полностью отвергает кабалу в пользу чисто египетских воззрений – позиция, вполне соответствующая его крайне неортодоксальным взглядам на историю "древней теологии", или "древней магии", в которой он считал египтян не только самыми древними, но и самыми лучшими, а евреев и христиан – более поздними и египтянам уступающими. Однако этой позиции он придерживается не совсем последовательно, точнее говоря: как он считал, что его "Египет", пусть нехристианский, может стать основой церковной реформы, так он полагает, что и из кабалы – из второстепенного еврейского откровения и магии – кое-что можно сохранить.

Еврейского языка Бруно, видимо, почти не знал[1]. Он знал алфавит, который использовал в некоторых схемах. Но когда он говорит о структуре кабализма, об Именах, сефирот, ангельских чинах и т.п., то материал он черпает напрямую из своей библии – то есть из оккультной философии Корнелия Агриппы. Он знал также "Стеганографию" Тритемия, может быть – "О кабалистическом искусстве" Рейхлина и наверно – кое-что из Книги "Зогар"[2]. Безусловно, ему были известны труды Пико делла Мирандола, но библиотекарь из аббатства Сен-Виктор занес в свой бесценный дневник высказывание Бруно (который, судя по всему, разговаривал с библиотекарем подолгу), что он "презирает Пикуса Мирандолуса и всю философию Иезуитов"[3] (довольно необычное сочетание).

Похоже, что магия Бруно опиралась на скудные источники, поскольку с удивлением отмечаешь, как сильно он полагался на компиляцию Агриппы. В "манускрипте Норова"[4] есть выдержки из магических текстов, переписанные для Бруно его секретарем Беслером. В это время Бруно изо всех сил старался усилить магизм собственной личности накануне возвращения в Италию в 1591 году. В багаже у него уже лежала рукопись книги, которую он собирался посвятить папе – в надежде, что тот заинтересуется его реформой[5]. И что же так усердно переписывал Беслер? Главным образом – длинные куски из "Тайной философии". Судя по всему, эта книга произвела на Бруно огромное впечатление. Он не повторял ее рабски, но для большей части его магии она послужила отправной точкой. А мы помним, что в свой учебник магии Агриппа включил некоторые из центральных идей герметической философии, и в этом контексте – как и в переводах Фичино – они могли привлечь внимание Бруно.

В "Кабале пегасского коня", напечатанной в Англии в 1585 году (с ложным указанием места – "Париж")[6], Бруно разъясняет свое отношение к кабале, к иерархиям Псевдо-Дионисия – то есть ее христианскому дополнению – и к тому религиозному синкретизму на основе негативной теологии Псевдо-Дионисия, главными создателями которого были Фичино и Пико. Он описывает вкратце кабалистико-дионисианскую систему, приводит имена десяти сефирот, их значение, соответствующие им ангельские чины у евреев и девять небесных чинов Псевдо-Дионисия. Число чинов он дополняет до нужных десяти, сопоставляя с Малкут – десятым из сефирот – и с соответствующим десятым ангельским чином у евреев (Иссим) чин "отдельных душ или Героев"[7]. Вся это он взял непосредственно из "Тайной философии"[8].

Символом мистического Ничто, стоящего в кабале за десятью сефирот, он делает Осла, и этот осел негативной теологии, или Невежда, и есть необычный главный герой его книги. При всей внешней кощунственности, я не думаю, что в планы Бруно действительно входило богохульство. Осел, несущий Святые дары, въезд в Иерусалим на осле – в такого рода аллегориях осел выступал как символ смиренного самоуничижения. Эти аллегории Бруно знает и ссылается на них[9]. Бруно не лицемерит и не острит. Просто у него исключительно странная религия, которую он и излагает в исключительно странных аллегориях.