Джордано Бруно и герметическая традиция

Что касается четвертого furor'a, исходящего от Венеры, он обращает и трансформирует дух человека в божество посредством любовного жара и всецело уподобляет его Богу, как истинный образ Божий. Потому Гермес и говорит: "О Асклепий, человек – это великое чудо, животное, достойное восхищения и поклонения, ибо он переходит в божественную природу, как будто сам и есть Бог. Он сообщается с породой демонов, зная, что и сам того же происхождения. Он презирает всего лишь человеческую часть своей природы, ибо все упования возложил на божественность другой своей части". И вот душа, подобным образом превратившаяся в Бога, получает от Бога столь великое совершенство, что она знает все вещи, благодаря сущностной близости с божеством… Превращенная в Бога любовью… она порой может творить дела более великие и чудные, чем сама природа, и такие дела зовут чудесами… Ибо человек есть образ Божий, по крайней мере тот человек, который благодаря furor'y Венеры стал подобен Богу и живет только в mens… Евреи и кабалисты говорят, что душа человека есть свет Божий, созданный по образу Слова, первообразна причины причин, субстанции Бога, запечатленный печатью вечного Слова. Постигнув это, Гермес Трисмегист сказал, что человек таков, что выше обитателей небес или, по крайней мере, имеет равный с ними удел[24].

Я думаю, что это и объясняет истинный смысл героических любовных furores в "Героическом энтузиазме": это furor Венеры, истолкованный как средство к превращению человека в "великое чудо" из "Асклепия", в обладателя чудесных сил и товарища породы демонов, к которой он и сам принадлежит по своему происхождению. У Агриппы мы находим и то традиционное сопоставление "Поймандр" – Книга Бытия относительно сотворения человека, которое объясняет, почему наряду с неоплатоническим мистицизмом и кабалистический годится для описания мистической любви в "Героическом энтузиазме": дело в том, что это любовь в конечном счете "египетская", любовь "великого чуда" – герметического человека, или мага.

Одно из самых поразительных и загадочных мест в "Героическом энтузиазме" – то, где Актеон, охотясь на божественные вещи, видит лик божественной красоты отраженным в водах природы:

И вот меж вод, то есть в зеркале подобий, в делах, где отражается действенность доброты и блеск божественности, а эти дела обозначены понятием вод низших и высших, находящихся под и над небесным сводом, он созерцает самую красивую грудь и лицо… которые можно видеть[25].

Возможное объяснение этого места в том, что здесь отразился замечательный рассказ "Поймандра" о том, как человек-маг, пройдя сквозь сферы, спускается к Природе, которую полюбил, и видит свое собственное лицо – то есть образ ее божественного творца, отраженным в ее водах[26].

Агриппа мог бы процитировать слова, идущие в "Асклепии" сразу за пассажем о "великом чуде": "человек связан узами любви со всеми иными существами, ибо это отвечает вселенскому Порядку"[27]. Любовь мага – это любовь функциональная, глубочайшая основа его магии, как объясняется в "Тридцати печатях", где Бруно называет Любовь и Магию в числе главных руководителей на пути магической религии.