20 июля 1854 года мисс Эванс с Льюисом уехала за границу – в Веймар, где Льюис собирал источники для предпринятой им биографии Гёте. Восемь месяцев, проведенные в Германии, были полны для них самыми разнообразными и интересными впечатлениями. Они осматривали картинные галереи и разные местные достопримечательности Веймара и сошлись там с кружком интеллигентных людей – музыкантов, профессоров и писателей. Оба они в то же время много работали: Льюис, как уже сказано, занимался составлением биографии Гёте, а она усердно писала разные журнальные статьи (например, статьи о Викторе Кузене, о Гейне, Кемминге и других). Кроме того, она предприняла и почти довела до конца перевод «Этики» Спинозы.
Месяцы, проведенные за границей, составляли полный контраст с тихой, почти затворнической жизнью, которой они зажили, вернувшись в Лондон. За границей их отношения не составляли никакого препятствия для их сближения с обществом: во-первых, там вообще на такого рода вещи смотрят гораздо снисходительнее и гуманнее, чем в Англии, а во-вторых, они были иностранцами и многие из их новых знакомых даже и не знали, что молодая женщина, всюду являющаяся вместе с Льюисом, – не жена ему. В Лондоне же положение их было совсем другим. Почти все прежние знакомые отвернулись от них, за исключением некоторых неженатых товарищей Льюиса, среди которых был и Спенсер.
Работать им обоим приходилось очень много, потому что средств не было, а на их руках было трое детей Льюиса и их мать. Квартира у них была очень маленькая, и они занимались в одной комнате, каждый за своим письменным столом. Джордж Элиот рассказывала впоследствии, как неудобно было это совместное писание и как постоянный скрип пера над ее ухом раздражал ей нервы. Льюис заканчивал свою биографию Гёте и писал много журнальных статей. Джордж Элиот работала над переводом «Этики» Спинозы, вела ежемесячное литературно-критическое обозрение в «Westminster Review» и, кроме того, тоже писала разные журнальные статьи. Многие из этих статей, появлявшиеся всегда без подписи автора, обращали на себя общее внимание оригинальностью высказываемых в них мнений и литературным языком; но Джордж Элиот ни за что не хотела открывать свое инкогнито и не подписывалась даже под переводами. Это объясняется отчасти ее нежеланием заставить говорить о себе ввиду ее щекотливого положения незаконной жены, отчасти же тем, что ей казалось, что публика будет с некоторым недоверием относиться к ее статьям и переводам, когда узнает, что автор их – женщина.
Приведем отрывок из ее письма к мисс Геннель, показывающий, каким образом они проводили время. Она пишет: «Давно уже собиралась написать Вам, но дни мои так аккуратно распределены по часам, что совсем не поспеваешь делать что-нибудь, не входящее в программу. Утром мы оба заняты писанием, а по вечерам наслаждаемся третьим томом Рёскина – одной из самых лучших книг, какие выходили за последнее время. Я каждый вечер читаю ее вслух в течение часа или более после обеда; затем мы переходим к старым драматическим писателям, и мистер Льюис читает мне их столько времени, насколько у него хватает голосу. Вечер завершается чтением „Животного царства“ Р. Джонса, из которого я получаю смутные представления о жабрах и тому подобных вещах. Таковы наши вечера… В нашей жизни нет никаких событий, кроме умственной деятельности; единственное, что вносит в нее некоторое разнообразие – это случайное прибытие письма, более длинного, чем обыкновенно».
Когда биография Гёте была закончена и сдана издателю, Льюисы отправились на некоторое время отдохнуть к морскому берегу в Ильфракомб. Эта поездка была очень важным периодом в жизни будущей писательницы: здесь она начала писать свою первую повесть. С ранней молодости она втайне лелеяла мечту когда-нибудь написать большой роман. Из этого романа была написана всего одна глава – описание английской деревни, и затем она больше и не принималась за него. Мечты о романе, однако, не покидали ее, но она все больше и больше сомневалась в своей способности когда-нибудь выполнить эту задачу. Второй муж ее, мистер Кросс, рассказывает, что, когда он однажды стал уговаривать ее написать автобиографию, она сказала на это: «Единственное, что могло бы быть интересно в моей автобиографии – это то полнейшее отчаяние, в которое я приходила от моей абсолютной неспособности написать что-либо беллетристическое. Это, может быть, приободрило бы какого-нибудь начинающего писателя».