Джордж Гершвин: Путь к славе

Но оказалось, что биография Гершвина была написана вскоре после этого разговора, и отнюдь не Вулкоттом. Биографом оказался мой хороший друг Айзек Голдберг, человек потрясающей, в том числе и музыкальной, эрудиции. Задолго до того, как Голдберг стал первым биографом Гершвина, я гостил в его доме на уик-энд в Роксбери, штат Массачусетс, недалеко от Бостона. Тогда я по секрету рассказал ему о своем желании написать книгу о Джордже Гершвине (это было до того, как Гершвин отверг мое предложение). "Почему Гершвин? — поинтересовался Голдберг. — По-моему, еще слишком рано судить о том, что из него может выйти в будущем".

Но капризы судьбы непредсказуемы. Один известный литературный агент заинтересовал издателей Саймона и Шустера идеей книги о Гершвине, несколько глав из которой впервые появились в крупнейшем журнале для женщин. Вся затея сулила автору огромные деньги, или, по крайней мере, могла показаться таковой, если учесть, что это были годы кризиса (1929–1930). Это выгодное дело агент предложил Айзеку Голдбергу, так как он был автором уже нескольких известных биографий Х.Л. Менкена, Джорджа Джина Натана, Хэвлока Эллиса и Гилберта и Салливена. Гершвин прочитал и был восхищен книгой о Гилберте и Салливене, а так как его убедили в том, что книга о нем необходима, он охотно принял кандидатуру Айзека Голдберга как своего биографа (несмотря на то, что до этого времени — я в этом совершенно убежден — они никогда не встречались).

Как благородный человек, Голдберг спросил Гершвина, не заказывал ли тот кому-то другому написать свою биографию. Гершвин ответил отрицательно. "И даже Дейвиду Юэну?" И вновь отрицательный ответ Гершвина. Все еще опасаясь выдать друга — ведь я посвятил его в свои планы написать такую книгу, — Голдберг направил мне заказное письмо, в котором сообщал о сделанном ему предложении и спрашивал, не буду ли я возражать, если он примет столь лестное предложение. В это время я путешествовал по Европе. Письмо шло за мной вдогонку, пока наконец не настигло меня. До тех пор, пока я не телеграфировал Голдбергу, что я не имею ничего против, он не подписывал контракт. Его книга "Джордж Гершвин" вышла в 1931 году. Это была яркая и живая работа, в которой содержался очень глубокий анализ музыки Гершвина и американской популярной музыки в целом. Но главным ее недостатком было то (и на это не без оснований указывал Голдберг, когда мы впервые говорили о книге, которую я собирался написать), что в 1931 году было еще трудно правильно оценить творчество Гершвина. Конечно, как Голдберг, так и любой другой не мог предсказать в то время, что Гершвин сможет создать и какое влияние он окажет на развитие мировой музыки. Переиздание книги в 1958 году (с заключительными главами, написанными Эдит Гарсон) не имело успеха; несмотря на то что в 1931 году отдельные ее главы казались удачными, в 1958-м она потеряла актуальность.

После смерти Гершвина Голдберг часто говорил о том, что нужно переделать книгу, пересмотреть и дополнить ее новыми материалами. Но ему было не суждено осуществить эти планы. Несколько лет спустя после его смерти позвонил Генри Саймон из издательства "Саймон и Шустер" и спросил, не смог бы я переработать и дополнить книгу, но это предложение меня не заинтересовало.

Таким образом, в течение многих лет единственной биографией Гершвина, которая охватывала всю его жизнь вплоть до последнего дня, была моя небольшая книжка для молодежи. Но она рассказывала историю жизни Гершвина не так, как это нужно было для взрослой аудитории (и для потомков). К этому времени я сгорал от нетерпения проделать всю черновую и очень кропотливую работу, необходимую для написания полной и точной книги о Гершвине, который к концу 40-х — началу 50-х годов стал единственным американским композитором, почитаемым во всем цивилизованном мире.

Сколько понадобилось переговоров, споров и уговоров в Беверли-Хиллз, для того чтобы получить благословение Айры Гершвина и его согласие мне помочь. Айра — тот человек, которого не так просто уговорить, особенно если речь идет о затратах его времени и сил и от него требуется участие в делах, не предусмотренных его личным расписанием. Но если, уж он согласился помочь, то уже не может ограничиваться полумерами. С нашего первого интервью (когда мы составили список из пятидесяти или шестидесяти человек, которых предстояло опросить для того, чтобы собрать материал), когда он читал черновой вариант рукописи (он прочитал его в пять-шесть приемов, всегда интересуясь источниками той или иной информации, постоянно делая очень важные исправления, часто дополняя очень ценными сведениями) и когда просматривал корректурные гранки, и уже в конце подбирал иллюстрированный материал — всему этому Айра Гершвин отдал себя без остатка. Его авторитет и влияние открыли мне двери многих домов, которые без него так и остались бы для меня раз и навсегда закрытыми, и вдохновили на откровенный разговор многих из тех, с кем я общался и кто, безусловно, в другом случае так и не рассказал бы мне ничего.