Джордж Харрисон

Вздыбившись, словно вулкан, Эбрам нанес несколько ударов наугад, затем выхватил шнур и обмотал им руки женщины, поранив ей при этом лоб. Задыхавшийся Джордж «был полностью измотан. Я едва мог поднять руку, силы покидали меня. Я отчетливо помню момент, когда почувствовал, как нож вонзился в мою грудь».

Он ощутил на губах теплую жидкость. Кровь. К счастью, лезвие прошло в дюйме от сердца, но дважды проколотое легкое получило серьезные повреждения. «Мне показалось, что моя рана смертельна», — говорил он позже. И при этом подумал о том, какое горе причинит Оливии своей смертью.

Получив сильные порезы лица, которые потом потребовали наложения швов, Эбрам тоже выбился из сил. «Он в изнеможении рухнул на меня, — вспоминала Оливия, — и я вырвала из его руки нож».

В этот момент — никак не скажешь, что как раз вовремя — появились два констебля, Пол Уильяме и 33–летний Мэтт Морганс, всего полгода состоявший на этой службе. «В поместье царила абсолютная тьма, — рассказывал потом Моргане своему сержанту и репортеру из «The Henley Standard». — Мы вышли из автомобиля, Уильяме направился к входным дверям, а я пошел вокруг дома. Приблизившись к окну, которое оказалось разбитым, я услышал вопли, крикнул Уильямсу и влез внутрь».

По лестнице спускалась Оливия, ее лицо было в синяках и кровоподтеках.

«Я новичок в этом деле и действовал совершенно машинально, — оправдывался Мэтт, — меня потом спрашивали, почему я не позвал на подмогу и почему на мне не было бронежилета. Она сказала мне, что какой–то человек там, наверху, пытается убить Джорджа. Бросившись туда, я увидел бегущего по лестничной площадке парня. Вначале я подумал, что он в маске, но, как выяснилось, это была кровь из раны на голове, куда ему попала лампой Оливия. Я приказал ему остановиться и лечь на пол, он подчинился. В этот момент я заметил свет в спальне и увидел, что за ее приоткрытой дверью лежит Джордж Харрисон. Тут подоспел Уильямс. Я оставил ему наручники для преступника и направился в спальню. На Джорджа было страшно смотреть. Он находился в сознании и первым делом спросил о жене, поскольку решил, что нападавший счел его покойником и принялся за нее. Я уложил его поудобнее и оказал первую помощь».

Затем констебли осмотрели помещения в поисках сообщников, но больше никого не нашли. Позже, доставленный в полицейский участок на Фалэз Сквер Микаэл Эбрам воскликнул несколько раз подряд: «Я сделал это! Я сделал это!»

Примчался Дхани. Он склонился над отцом и тут же весь перепачкался кровью. Помимо легкого, нож повредил лицо, бедро, грудь и левое предплечье Джорджа. «Я всерьез думал, что он умирает, — вспоминал Дхани. — Его лицо покрывала смертельная бледность. Я заглянул ему в глаза и увидел в них боль. Отец стонал и тихо повторял: «О Дхани, о Дхани». Потом произнес: «Я ухожу». Я понял, что он теряет сознание. Это продолжалось минут 10—12, а мне показалось, будто прошла целая жизнь, прежде чем приехали врачи».

Жертву и преступника отвезли в «Royal Berkshire Hospital» в Рединге. «Когда отца уносили на носилках, он повернул в мою сторону голову и с трудом, захлебываясь кашлем, произнес: «Я люблю тебя, Дхани». А потом добавил: «Харе Кришна» и закрыл глаза. В этот момент он как–то очень странно вздохнул — очень глубоко. Это был словно вздох смерти. Его рот был искривлен, щеки запали, и он посасывал нижнюю губу. Я закричал: «Папа! Папа! Ты слышишь меня? Все будет хорошо. Не уходи!» Его лицо исказила гримаса, и несколько секунд он не дышал. Когда я замолчал, он вздохнул и открыл глаза. Не помню, чтобы человек, будь то живой или мертвый — а я видел своего деда в гробу, — выглядел так плохо».

Однако вопреки ожиданиям к вечеру следующего дня жизнь Джорджа уже была вне опасности. Его перевезли в «Harefield Hospital» на окраине Лондона, где он встретил 2000 год. Напускная веселость и бодрые шутки Джорджа (например: «Он не был взломщиком и явно не проходил прослушивание для участия в Traveling Wilburys»или «Ади Шанкара, индийский историк и философ, однажды сказал: «Жизнь преходяща, как дождевая капля на листе лотоса» и с этим приходится согласиться») могли обмануть кого угодно, только не Оливию и Дхани, видевших, насколько он нездоров, несмотря на все его уверения, будто ему становится лучше.

У Оливии страх уступил место гневу по отношению к тому, кто «обязан нам спасением от кармы убийцы. Мы не допускаем, будто он не знал, что творит зло. Мы никогда не забудем, что он был полон ненависти, когда вошел в наш дом».

Когда в середине января к Джорджу вернулась его обычная улыбка, они отправились в непродолжительную оздоровительную поездку в Ирландию, явившуюся прелюдией к длительному отдыху на Барбадосе в компании Дхани и недавно овдовевшего Джо Брауна в арендованном доме отдыха, главное достоинство которого заключалось не в шикарных интерьерах, а в вооруженных охранниках, постоянно патрулировавших окрестности.