А не так было вот что: тринадцатилетний брак Джорджа и Марши стремительно рушился – и в основном по вине самого Лукаса. Он понимал, что уживаться с ним нелегко. «Марше пришлось тяжело с человеком, который живет в постоянных терзаниях, тревогах и стрессе, да к тому же еще в какой-то далекой вселенной», – признавался Лукас в интервью «Роллинг Стоун»[1116]
. Чарльз Липпинкотт, глава маркетинга в «Лукасфильм», едва ли удивился; он был среди тех немногих, кому Марша изливала душу, жаловалась, что Джордж не может оставить рабочее напряжение в монтажной комнате. «Джордж тащил все проблемы в спальню, – говорил Липпинкотт, – Марша считала, в этом вся беда»[1117]. Но беда коренилась глубже; для Джорджа Лукаса кино всегда былоМарша больше не могла это терпеть. «Последней каплей для меня стало то, что он только работал и не хотел наслаждаться жизнью, – объясняла она позднее. – Мы отплатили долги, выиграли все битвы, но работали восемь дней в неделю по двадцать пять часов в сутки. Я хотела остановиться и вдохнуть аромат цветов. Хотела радости в моей жизни. А Джордж нет. Он очень зажатый эмоционально и не умеет делиться своими чувствами. Он не хотел сходить с тропы трудоголика – строитель империй, вечный двигатель. Но я не собиралась так прожить всю мою жизнь»[1118]
. Лукас настаивал на том, что строил империю для нее; он оснастит ранчо Скайуокер новейшим монтажным оборудованием, и тогда она сможет работать дома. «Если какой-то режиссер предложит ей монтировать его фильм, легко будет убедить его, что она сможет заниматься этим здесь, – говорил Лукас. – На ранчо я в первую очередь выстроил гигантскую инфраструктуру, благодаря которой моя жена могла бы работать с пленкой прямо в округе Марин»[1119].Слишком поздно. Отношения между ними становились все более прохладными. Марша начала искать тепло, которое не мог дать Лукас, и обрела его в компании Тома Родригеса, художника, который был на девять лет младше ее и занимался росписью витражей на окнах в библиотеке на ранчо Скайуокер. Марша утверждала, что не изменяла мужу, – по крайней мере пока не изменяла, – и предложила семейную психотерапию, надеясь спасти отношения. Но Лукас отказался; он доверял психотерапевтам и психиатрам не больше, чем бюрократам из Голливуда. Тогда Марша предложила разъехаться без развода; Лукас отмел и этот вариант. Надеясь направить отношения в менее конфликтное русло, он предоставил журналисту Дейлу Поллоку доступ ко всем необходимым материалам для написания биографии, надеясь, что Марша вспомнит, как здорово им было раньше и как сильно они все еще любят друг друга. Вместе они даже пошли на встречу одноклассников Джорджа в честь двадцати лет выпуска из старшей школы – там Лукас, пытаясь отвязаться от прессы, даже немного нахулиганил – поменялся именным бейджиком с таким же бородатым одноклассником.
Ничего не помогало. Марша подала на развод, и Лукасу оставалось только умолять ее не обнародовать решение, пока не состоится премьера «Джедая», примерно через год. Но легче от этого не стало. Марша работала над монтажом «Империи», поэтому хотела помочь и с «Джедаем» вместе с Дуэйном Данэмом и выбранным Маркуэндом монтажером, Шоном Бартоном, который работал над «Игольным ушком». Они с мужем едва разговаривали; когда Казанян спросил Лукаса, будет ли Марша помогать с «Джедаем», Лукас ушел от ответа и сказал: «Ты сам ее спроси»[1120]
. Марша в основном работала над сценами со «смертями и плачем», как иронично называл их Лукас, но, как самый опытный монтажер из троих, она обычно просматривала всю работу, прежде чем та попадала к Лукасу[1121]. Казанян, который несколько лет назад ходил на двойные свидания с Джорджем и Маршей, теперь с грустью наблюдал, как каждый вечер они расходятся в разные стороны. «Джордж шел домой, – говорил Казанян, – а Марша оставалась в монтажной»[1122].