Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

Книга, по мнению Оруэлла, имела громадную ценность как описание фантазии, извращений, природных инстинктов. Оруэлл приводил ряд примеров садизма Дали не только по отношению к животным, но и над людьми, о чем тот откровенно рассказывал. В рецензии высказывалось мнение, что в сюрреалистических работах Дали господствует половая извращенность и некрофилия. Набор извращений у него так богат, что «кто угодно мог бы позавидовать... Это больные и омерзительные картины, и любое исследование должно отталкиваться от этого факта».

Оруэлл написал статью о Дали еще в 1944 году для сборника «Субботнее чтиво» (The Saturday Book). Статья была названа «Привилегия духовных пастырей: заметки о Сальвадоре Дали». Под «привилегией духовных пастырей» непосредственно имелась в виду неподсудность священников светскому суду, которая существовала в Великобритании до начала XIX века, и по существу этот заголовок носил сугубо сатирический характер, срывая «святость» с героя рецензии. В рецензии Оруэлла приводились и комментировались многочисленные цитаты из автобиографии Дали⁷³⁴ - садистские, мазохистские, человеконенавистнические. По правилам жанра Оруэлл обязан был отрецензировать именно книгу, а не холсты Дали. По книге у него сложился крайне отрицательный образ Дали-художника, и Оруэлл подчас неоправданно переносил оценку человека на его произведения. Признавая талант Дали, Оруэлл ставил моральный вопрос о долге и ответственности творца:

«От этой книги дурно пахнет. Если бы книга могла физически издавать зловоние, то уж со страниц этой книги понесло бы вонью. Впрочем, такая мысль могла бы порадовать Дали, который, собираясь на первое свидание со своей будущей женой, натерся мазью, приготовленной из козьего помета, сваренного в рыбьем клее. Всему этому, однако, следует противопоставить тот факт, что Дали - рисовальщик исключительного дарования. И, судя по тщательности и уверенности его рисунка, он к тому же и большой труженик. Да, эксгибиционист и карьерист, но не обманщик. Он в пятьдесят раз талантливее большинства людей, порицающих его мораль и косо глядящих на его картины. И две эти группы фактов, взятые вместе, порождают вопрос, который из-за отсутствия какой бы то ни было общей основы редко обсуждается всерьез».

Оруэлл делал весьма спорный, хотя и выношенный вывод о том, что некоторые из полотен Дали способны отравить воображение не хуже порнографических открыток, что в его взглядах, а следовательно, и в произведениях нет «самых минимальных человеческих приличий. Он так же антисоциален, как и блоха. Понятно, что такие люди нежелательны, а общество, в котором они могут процветать, имеет какие-то изъяны». Произведения Дали - это «больные и омерзительные картины, и любое исследование должно отталкиваться от этого факта».

Составители сборника сочли текст Оруэлла слишком рискованным и в сборник статью не включили, хотя автор успел проверить гранки и даже получил гонорар. В оглавление статья была включена (и из него так и не убрана). Отсюда возникла распространенная путаница: многие исследователи считали, что очерк Оруэлла о Дали вышел в 1944 году в сборнике «Субботнее чтиво»⁷³⁵. На самом деле очерк вышел в 1946 году в США. Он был включен в сборник критических статей Оруэлла⁷³⁶.

Туда же была включена статья «Политика и английский язык», ставившая уродливые изменения, происходившие с английским языком, в связь с общими социально-политическими явлениями. Оруэлл вступал в энергичную полемику с теми, кто полагал, будто борьба с языковыми извращениями - «сентиментальный архаизм». Эти люди, а их очень много, считают, что борьба против словесных новшеств подобна предпочтению свечей электричеству или двуколок самолетам, насмехался писатель. Не отрицая, что язык естественно развивается, изменяется с течением времени, он в то же время противопоставлял постепенные изменения прямой порче языка, связанной с экономическими и политическими причинами. В качестве примеров он привел несколько изречений. Среди них были выдержки из сочинений известных профессоров - экономиста Гарольда Ласки и зоолога Ланселота Хогбена, за несколько лет до этого создавшего новый искусственный международный язык, названный им «интерголосом». Как и эсперанто, этот язык оказался мертворожденным.

Оруэлл не только теснейшим образом связывал язык с политикой - об этом говорит само название, а был убежден в том, что происходит взаимодействие, ведущее к оболваниванию населения. Так в сознании писателя постепенно созревал образ новояза - нового языка, который будет одним из важнейших средств не просто подчинения людей тоталитарной системе, а их превращения в подлинных винтиков бездушной машины, в которую превращается общество в его романе, причем важнейшая особенность состояла в том, что этот придуманный Оруэллом язык был единственным в мире, чей словарный запас с каждым годом не увеличивался, а сокращался. Можно было представить себе, что в конце концов наступит такое время, когда рядовые люди будут просто мычанием выражать свое согласие с мудрыми указаниями вождя.