Джордж Оруэлл (Эрик Блэр). Жизнь, труд, время. 2014

Наряду со сравнительно краткими очерками и эссе Оруэлл в это время опубликовал несколько объемных публицистических произведений, в частности, стоявшую на грани литературоведческого анализа и рассуждений о месте писателя статью «Политика против литературы. Анализ «Путешествий Гулливера»»⁷³⁰. В «Путешествиях» человечество подвергается нападению или критике с трех сторон - при этом с необходимостью изменяется и образ самого Гулливера, констатировал Оруэлл. В первой части Гулливер - типичный путешественник XVIII века, смелый, практичный, без налета романтизма. В нем нет ничего особенного. Во второй части его образ, в общем, тот же, но временами, когда требует сюжет, обнаруживается склонность обращаться в глупца, способного похваляться «нашей благородной страной» и в то же время смакующего любую сплетню о стране, которую, как он утверждает, он любит. В третьей части создается впечатление, что Гулливер поднялся по социальной лестнице, а в четвертой он приходит в ужас от рода человеческого, превращается в нерелигиозного отшельника, чья единственная цель - «посвятить себя размышлениям о добродетельных гуингимах».

Гулливер нужен Свифту для контраста. «Там, где Гулливер не выполняет роли козла отпущения, имеет место что-то вроде преемственности в его характере». Но все же козел отпущения преобладает. Когда дворец императора лилипутов охватило пламя, он погасил пожар мочеиспусканием, но его обвинили в тягчайшем преступлении, ибо мочиться в пределах дворца запрещено. Трудно избавиться от ощущения, что в моменты наибольшей проницательности Гулливер - это сам Свифт, полагает автор.

«Путешествия» - книга злобная и пессимистическая, нередко скатывающаяся к предвзятости. «В ней перемешаны мелочность и величие души, республиканизм и авторитарность, любовь к логике и отсутствие любознательности». «В политике Свифт был одним из тех, кого к своеобразному извращенному торизму толкали глупости тогдашней прогрессивной партии». «Мы вправе считать Свифта бунтарем и борцом с предрассудками. Однако, если оставить в стороне ряд второстепенных вопросов, вроде настойчивого требования необходимости одинакового образования для женщин и мужчин, нельзя причислять Свифта к “левым”. Он - анархист-консерватор, ни во что не ставящий власть, не верящий в свободу и сохраняющий аристократические взгляды и в то же время ясно видящий, что сложившаяся к тому времени аристократия упадочна и ничтожна».

Написав все это, Оруэлл испугался, что его анализ может быть воспринят как неприятие творчества великого сатирика: «Из того, что тут написано, может сложиться впечатление, будто я против Свифта, будто предмет моих забот - опровергнуть и даже принизить его, насколько я его понимаю. В политическом и моральном плане мы -противники. Но, как ни странно, Свифт - один из тех писателей, которыми я восхищаюсь безоглядно, а “Путешествия Гулливера” в особенности я считаю книгой, устать от которой никак невозможно. Впервые я прочитал ее в восемь лет (если быть точным, за день до восьмилетия, так как я украл и украдкой прочел книгу, предназначавшуюся мне в подарок...) и с тех пор перечитывал ее раз шесть».

Итоговый вывод состоял в том, что Свифт не был наделен расхожей мудростью, но обладал огромной силой и глубиной просвещения, способностью выделить одну-единственную скрытую истину, а затем «увеличить и исказить ее», создав преувеличенный, гротескный образ.

В работе о Свифте, как и в более ранней публикации о Диккенсе, Оруэлл не столько писатель, сколько вдумчивый и оригинальный мыслитель, способный, отталкиваясь от творчества бессмертных предшественников, воссоздать единый образ писателя и общественного деятеля (каковым он стремился видеть и себя самого). Он действительно считал творчество Диккенса и Свифта теми высочайшими критериями, на которые ему следовало равняться. Существовали, впрочем, знаменитости, равняться на которых Оруэлл никак не желал. Одним из них был Сальвадор Дали. «Автобиографию можно писать лишь тогда, когда она обнаруживает что-либо постыдное. Человек, изображающий себя положительным, возможно, лжет, ибо, если смотреть на любую жизнь изнутри, она предстает просто как сплошная череда поражений»⁷³¹. Так начинался обширный очерк-рецензия на мемуары этого Дали⁷³², от которых критик не оставил камня на камне: «Одни события в ней совершенно неправдоподобны, другие - прикомпонованы или окрашены романтическим цветом, а унизительная и извечная обыденность повседневного бытия выброшена.

Самообожание - таков диагноз, поставленный Дали самому себе. Его автобиография - всего-навсего акт стриптиза, выполненный в розовом свете рампы»⁷³³.