Джордж Оруэлл. В 2 томах. Том 1: 1984. Скотный двор

А теперь, товарищи, я расскажу вам, что приснилось мне минувшей ночью. Описать это не так просто. Мне снилась наша земля, какой она станет, когда исчезнет Человек. И я вспомнил нечто казавшееся давно забытым. Много лет назад, когда я был еще маленьким поросенком, моя мать да и другие свиноматки любили напевать одну старую песню. Впрочем, они помнили только мотив и три первых слова. Я знал в детстве этот мотив, который позже запамятовал. Но прошлой ночью он пришел ко мне во сне. Более того, я вспомнил слова песни, слова, которые — я не сомневаюсь в этом! — пели наши предки в далеком прошлом, но которые стерлись потом в памяти поколений. Так вот, я пропою вам сейчас эту песню, товарищи. Я стар, мой голос давно огрубел, но, когда я напою вам мелодию, вы сможете петь ее сами. Она называется «Скоты Англии».

Прочистив горло, Старый Майор запел. Голос его и в самом деле был хрипловат, как он и предупреждал, но пел он довольно хорошо, а бодрящая мелодия оказалась чем-то средним между «Клементиной» и «Кукарачей». Слова были такие:

Скот английский, скот ирландский,
Всей земли домашний скот,
Внемли радостному кличу:
Золотой наш век грядет!

Будет рано или поздно

Свергнут Человек-злодей,
В Англии, на тучных нивах,
Заживем мы без людей!

Из ноздрей мы вынем кольца,

Снимем седла со скота,
Сгинут удила и шпоры,
И умолкнет свист кнута!

Изобилие настанет:

Будем есть овес, ячмень,
Клевер, свеклу, рожь и сено,
Как придет счастливый день!

Станут чище наши воды,

Зеленее пашен вид,
Будет дуть нежнее ветер
В день, что нас освободит!

Пусть умрем и не дождемся,

Но один лишь долг у нас,
Лошади, коровы, гуси,
Приближать свободы час!

Скот английский, скот ирландский,

Всей земли домашний скот,
Разноси благую новость:
Золотой наш век грядет.

Пение привело собравшихся в страшное возбуждение. И едва Старый Майор закончил, они сразу же запели песню сами. Даже самые неспособные запомнили мотив и несколько слов, а такие умники, как свиньи и собаки, вмиг выучили наизусть всю песню. После двух-трех попыток подстроиться друг к другу вся ферма в едином порыве грянула «Скотов Англии». Коровы мычали, выли собаки, овцы блеяли, лошади ржали, и подкрякивали утята. Всем так понравилась песня, что они раз пять спели ее и, наверное, пели бы ее всю ночь, если бы им не помешали.

Увы, рев разбудил мистера Джонса. Он скатился с постели в полной уверенности, что во двор забралась лиса, схватил ружье, что всегда стояло у него в углу спальни, и выпалил в темноту заряд дроби. Дробинки врезались в стену амбара, и собрание поспешно закончилось. Все разбежались по своим местам. Куры уселись на насест, лошади и коровы растянулись на соломе, и уже через минуту вся ферма спала.

Глава II

Спустя три ночи Старый Майор мирно опочил во сне. Тело его предали земле на краю фруктового сада.

Это случилось в начале марта. Последующие три месяца ферма жила тайной, но активной деятельностью. Речь Майора подтолкнула самых умных и сообразительных к полному пересмотру устоявшихся взглядов на жизнь. Разумеется, никто из них не знал, когда вспыхнет восстание, предсказанное Майором, не было у них каких-либо оснований полагать, что оно произойдет при их жизни, но все они отлично понимали: их долг — готовиться к нему. Естественно, вся работа по просвещению и сплочению скотов легла на свиней, самых умных, по общему признанию, животных. Среди свиней выделялись два молодых хряка — Снежок и Наполеон, которых мистер Джонс выращивал на продажу. Наполеон — крупная свинья беркширской породы — был единственным на ферме беркширцем. Он выглядел довольно свирепо, по большей части молчал, но про таких говорят, что они своего добьются. Снежок был более живой хряк, нежели Наполеон, он был красноречивее и изобретательнее, но считалось, что у него недостаточно твердый характер. Всех остальных свиней мужского пола откармливали на мясо. Среди них обращал на себя внимание маленький жирный кабанчик по имени Крикун — существо с круглыми щечками, сверкающими глазками, проворными движениями и пронзительным голоском. Крикун был блестящим оратором, а когда ему случалось доказывать что-нибудь посложнее, имел обыкновение прыгать из стороны в сторону и быстро крутить хвостиком, что почему-то особенно убеждало. О Крикуне говорили: он вполне может доказать, что черное — это белое.