Джорджина

— О господи, нет! Ты же его знаешь — он был холоден как лед. Черт с этими Хессионами, они всегда слыли снобами. Но если такие люди, как Мотты и Малладоны, начнут задирать перед ним нос, то, боюсь, Шеннону будет не слишком приятно жить в этих краях. А ведь он мне нравится, Джорджи. Он великодушный человек — ему, должно быть, страшно наскучила моя компания, но он ни разу не дал мне этого понять.

Джорджина, глядя на раскрасневшееся, расстроенное лицо кузена, с раскаянием подумала, что ей вряд ли приходило в голову, что значит для Брендона дружба с Шенноном. Не так много людей, подумала она, согласились бы водить дружбу с ее кузеном. Каковы бы ни были истинные мотивы Шеннона, следовало признать, что он проявлял к нему исключительную снисходительность и дружелюбие.

Она продолжала думать об этом и позже, поднимаясь по лестнице в спальню миссис Квинливен. Тетя сидела в кровати. Настроение у нее было приподнятое. Разглядывая в зеркале новый французский чепец с оборками, она строила планы отъезда в Крайторн.

— Ты только подумай, моя дорогая, — сказала она, когда Джорджина вошла в комнату, — миссис Хопкинс говорит, что в доме все готово для переезда. И доктор Калреви заверил меня, что поездка не причинит мне вреда при условии хорошей погоды и осторожности кучера. Я так рада, что мы наконец-то уедем отсюда. Признаюсь, меня постоянно тревожила мысль, что нам придется еще на какое-то время остаться в этом доме с этим ужасным человеком.

— Не знаю, что вы так взъелись на него, тетя, ведь вы его ни разу не видели, — забыв о дипломатии, напрямую заявила Джорджина. — И, должна вам заметить, он очень добр к Брендону.

— К Брендону? — Миссис Квинливен с удивлением повернулась к девушке. — Что ты хочешь этим сказать, моя дорогая? Если Брендон проявляет к нему учтивость, которую тот вряд ли заслуживает, то я не вижу причины, почему бы Шеннону, хотя бы из благодарности, не платить ему тем же.

— Можете быть уверены, мадам, мы все должны быть благодарны мистеру Шеннону, поскольку только его руководство спасло дом от разрушения, пока вы лежали в постели. А что касается Брендона, то доброта его от чистого сердца, уверяю вас!

— Мы должны быть ему благодарны?! — Миссис Квинливен едва не открыла рот от удивления. — Мое дорогое дитя, не понимаю, как ты можешь говорить такое, если только… — эта мысль привела ее в ужас, — он не очаровал тебя, как некогда Нолу! О, это было бы ужасно!

— Чепуха! — Джорджина едва сдержалась от смеха. — Разумеется, вы ошибаетесь. Мы судим о нем не совсем справедливо. Разумеется, с его стороны было дурно жениться на Ноле из-за меркантилизма — но ведь иногда люди и влюбляются, мадам.

— Ему было уже тридцать, моя дорогая? — запротестовала тетя Белла. — О какой любви можно говорить в таком возрасте. О господи! Где мои сердечные капли?

— Не стоит так себя расстраивать, мадам, — Джорджина принялась за поиски успокоительного, снова дивясь тому, что выступает в роли защитницы Шеннона.

Наконец она нашла пузырек и протянула его тете со словами, что та ошибается на ее счет.

— Как ты можешь быть уверена, моя дорогая? — с сомнением покачала головой миссис Квинливен.

— Да господь с вами, мадам, уверяю вас, у него нет подобных мыслей! — парировала недоумение тети Джорджина. — Он воспринимает меня не иначе как дурно воспитанную школьницу.

Миссис Квинливен сокрушенно вздохнула, а Джорджина направилась к себе, чтобы переодеться к обеду. Она спустилась вниз немного раньше и решила заглянуть в библиотеку в надежде найти там Брендона. Вдруг передняя дверь распахнулась, и в холл вошел Шеннон. Его лицо ничего не выражало.

Когда он поднял голову и посмотрел на нее, к своему удивлению, Джорджина увидела в его взгляде усталость, которая никак не вязалась с привычной самоуверенностью. Только сейчас она осознала, что последние несколько недель дались ему нелегко. Груз ответственности за расстроенное имение, дни, проведенные в седле, утомительные беседы с арендаторами, долгое ночное бдение над запутанными счетами — и все это без единой минуты отдыха в кругу друзей или семьи.

Ей стало стыдно за свое поведение, хотя она понимала, что виновата перед ним не больше, чем он перед ней.

Как бы там ни было, она вошла в столовую в смиренном настроении и даже попыталась завести вежливую беседу о достоинствах гнедого, но со стороны Шеннона ответного энтузиазма не последовало. Он отвечал скупо, сосредоточившись на еде, и ей не оставалось ничего другого, как замолчать.

Брендон прервал неловкое молчание, заведя разговор о переезде в Крайторн.

— Полагаю, что нашим верховым прогулкам скоро наступит конец, — печально заметил он, — если только… я не получу указания вставать утром пораньше, чтобы мы с вами успели прокатиться, прежде чем состоится отъезд…

Шеннон быстро взглянул на него:

— Боюсь, ваша матушка после переезда в собственный дом не одобрит вашего желания и дальше водить знакомство со мной. К тому же пять миль туда и обратно могут оказаться для вас слишком обременительными.

— Это не ее дело! — с горячностью воскликнул Брендон.