Джуд незаметный

Он лег рано, но и во сне чувствовал, что Сью где-то тут, совсем близко, и сон его часто прерывался. Около двух часов ночи, когда сон стал крепче, его разбудил пронзительный писк, знакомый ему еще по тем временем, когда он постоянно жил в Мэригрин: пищал попавший в капкан кролик. Теперь зверек уж долго не повторит свой крик и сделает это всего раза два, а потом будет мучиться молча, пока охотник утром не прикончит его ударом по голове.

Джуд, щадивший в детстве даже дождевых червей, ясно представил себе страдания кролика с искалеченной лапкой. Если капкан захлопнулся «неудачно», прихватив заднюю лапку, зверек будет биться часов шесть, пока железные зубья капкана не обдерут все мясо с кости; может статься, он вырвет лапу из капкана и уползет умирать где-нибудь в поле. Если же захват был «удачный», за переднюю лапу, значит, кость была сломана и конечность почти разорвана пополам в бесплодной попытке освободиться.

Полчаса спустя кролик пискнул снова. Джуд не мог больше лежать спокойно — надо было положить конец его мучениям — и, быстро одевшись, вышел из дома; при свете луны он направился по лужайке в ту сторону, откуда доносился звук. У забора, окружавшего сад вдовы, он остановился. Слабое позвякивание капкана, в котором бился зверек, подсказало ему направление, он подошел, стукнул кролика ребром ладони по шее, и тот вытянулся и затих.

Джуд повернулся и хотел идти назад, как вдруг увидел женскую головку, высунувшуюся из окна нижнего этажа соседнего дома.

— Джуд, — робко прозвучал голос Сью, — это ты?

— Да, дорогая.

— Я никак не могла заснуть, а потом услышала кролика и все думала, как ему больно, и в конце концов решила, что должна пойти и убить его. Как хорошо, что ты опередил меня! Надо бы запретить эти стальные капканы, правда?

Джуд подошел к окну. Оно было расположено так низко, что Сью было видно до пояса. Она отняла руку от оконной рамы и коснулась его руки; лицо ее в свете луны выглядело печальным.

— Он не давал тебе спать? — спросил Джуд.

— Нет, просто мне не спалось.

— Почему?

— Ты же знаешь. Ах да, понимаю — по твоим религиозным убеждениям, замужняя женщина вроде меня совершает смертный грех, поверяя свои огорчения постороннему мужчине. Лучше б я этого не делала!

— Не говори так, дорогая, — возразил Джуд. — Я, может, считал так раньше, но теперь начинаю отходить от таких воззрений.

— Я так и знала! Вот почему и клялась не смущать твою веру. Но я так рада видеть тебя, хоть и решила больше не встречаться с тобой, раз со смертью бабушки Друзиллы порвалась наша последняя связь.

— Осталась другая, более крепкая связь! — сказал Джуд, схватив ее руку и прижимая ее к губам. — Что мне религия и какие-то там доктрины! Бог с ними! Позволь мне помочь тебе, пусть даже я люблю тебя и пусть даже ты…

— Молчи! Я знаю, что ты хочешь сказать, но это уж слишком. Не надо! Догадывайся о чем хочешь, только не заставляй меня отвечать на вопросы.

— Что говорить обо мне! Лишь бы ты была счастлива.

— Я не могу быть счастливой! Не многие поймут мои чувства. Люди скажут: слишком разборчивая или еще что-нибудь в этом роде, — и осудят меня… Это ведь не подлинная трагедия любви, а любовная драма, искусственно созданная цивилизованным обществом для людей, которым легче и естественнее всего было бы расстаться друг с другом. Наверное, нехорошо с моей стороны рассказывать тебе о своем горе, но я должна с кем-нибудь поделиться, а кроме тебя, у меня никого нет! Видишь ли, Джуд, пока я не вышла за него замуж, я знала, что такое брак, но никогда серьезно не задумывалась о его сущности. Какая непростительная глупость! Я считала себя достаточно взрослой и очень опытной, вот и поступила, как самоуверенная дурочка, — бросилась очертя голову после скандала в педагогической школе… Только, по-моему, каждый должен иметь возможность поправить то, что сделано им по неведению. Ведь, наверно, это случается со многими женщинами, только они покоряются, а я брыкаюсь. Что-то скажут о нас люди будущих поколений, оглядываясь на варварские обычаи и предрассудки того века, в который мы имеем несчастье жить.

— Тебе очень горько, дорогая моя Сью. Я бы так хотел…

— Тебе надо идти!

В мгновенном порыве она склонилась через подоконник и, плача, приникла лицом к волосам Джуда, потом чуть заметным движением губ поцеловала его голову и отпрянула назад, не дав ему обнять себя, как он намеревался сделать. Окно захлопнулось, и Джуд вернулся к себе.

III

Горе Сью, ее скорбная исповедь всю ночь не выходили у Джуда из головы.

Наутро, в час ее отъезда, соседи видели, как она вместе с ним спустилась пешком по тропинке, ведущей к пустынной дороге на Элфредстон. Он вернулся тем же путем, через час, и лицо его выражало восторг и отчаянную решимость. Вот что произошло.