— Я очень, очень признательна тебе за то, что ты так поступил. Как ни странно, но с тех пор, как ты опять стал для меня не мужем, а только моим старым учителем, я почувствовала, как сильно привязана к тебе. Не буду уверять, что это любовь, ты знаешь, что нет, но ты дорог мне как друг. Во всяком случае, я действительно считаю тебе своим другом.
Сью прослезилась при этих словах, но тут как раз подошел омнибус, идущий на станцию. Филотсон уложил наверх ее багаж, помог ей сесть и сделал вид, будто целует ее на прощанье: она поняла его и ответила тем же. Видя, как спокойно они прощаются, кондуктор омнибуса решил, что Сью уезжает куда-нибудь погостить.
Вернувшись домой, Филотсон поднялся наверх и открыл окно, выходящее в ту сторону, куда ушел омнибус. Стук колес скоро замер вдали. С искаженным, как от боли, лицом Филотсон спустился вниз, надел шляпу, и выйдя из дома, прошел около мили в том же направлении. Потом внезапно повернул и пошел обратно.
Не успел он войти в дом, как из комнаты окнами на улицу раздался голос Джиллингема:
— Я никак не мог достучаться, увидел, что дверь открыта, вошел и устроился здесь. Я ведь обещал зайти, помнишь?
— Да, Джиллингем, и я очень рад, что ты пришел именно сегодня.
— Как поживает миссис…
— Очень хорошо. Она уехала — только что уехала. Вот чашка, из которой она пила всего час назад, а вот тарелка, с которой… — Он почувствовал комок в горле и, отвернувшись, молча стал сдвигать посуду в сторону. — Кстати, ты пил чай? — через некоторое время спросил он более твердым тоном.
— Нет… то есть да… Но это неважно, — в замешательстве проговорил Джиллингем. — Так ты говоришь, она уехала?
— Да… Я жизнь за нее готов отдать и не могу поступить с нею жестоко даже именем закона. Как я понял, она уехала к своему возлюбленному. Не знаю, каковы их намерения. Знаю только, что дал ей полное согласие на все.
Филотсон произнес это так твердо и убежденно, что Джиллингем счел за лучшее воздержаться от возражений.
— Может, мне уйти? — спросил он.
— Нет, нет. Очень хорошо, что ты пришел. Сейчас мне надо убрать кое-какие вещи. Ты поможешь мне?
Джиллингем согласился; учитель прошел с ним наверх и принялся вынимать из комода оставленные женой вещи и укладывать их в большой баул.
— Она не захотела взять с собой все, что я предлагал. Но раз уж я решился дать ей свободу, пусть так и будет.
— Немногие мужчины пошли бы на такое.
— Я все обдумал и больше не намерен обсуждать этот вопрос. Я держался и держусь самых старозаветных понятий о браке и, в сущности, никогда не задумывался над его нравственной стороной. Но, столкнувшись лицом к лицу с некоторыми фактами, я был не в силах им противостоять.
Они продолжали молча укладывать вещи. Потом Филотсон закрыл баул и запер его на ключ.
— Так, — сказал он. — Теперь она будет наряжаться для другого! Для меня — уже никогда!
V
За сутки до этого Сью написала Джуду следующее письмо:
«Все произошло, как я говорила; уезжаю завтра вечером. Мы с Ричардом решили, что в сумерках это все будет не так заметно посторонним. Мне что-то страшно, а потому прошу тебя выйти к поезду, который приходит в Мелчестер, встретить меня. Я приеду около семи часов. Уверена, что ты сделаешь это, дорогой Джуд, но все-таки мне тревожно, так что, пожалуйста, не опаздывай. Он был так добр ко мне.
До скорого свидания!
С.»
Когда омнибус увозил ее — единственную в этот вечер пассажирку — все дальше и дальше от города на холме, она печально смотрела на убегающую назад дорогу, но в лице ее не было и тени нерешительности.
Поезд, с которым она уезжала, останавливался на станции только по требованию, и странно было видеть, что вся эта организованная мощь — целый железнодорожный состав — должен был замереть на месте ради нее одной — жены, сбежавшей от своего законного мужа.
Двадцатиминутное путешествие подходило к концу, и она стала собирать вещи, готовясь к выходу. Когда поезд остановился у платформы в Мелчестере, чья-то рука толкнула дверь вагона, и Сью увидела Джуда. Он быстро вошел в купе. На нем был темный праздничный костюм, в руках черный саквояж. Он выглядел совсем красавцем, и глаза его светились горячей любовью к ней.
— О Джуд! — воскликнула она, сжимая обеими руками его руку и всхлипывая от долго сдерживаемого волнения. — Как я рада! Мне выходить?
— Нет, дорогая, я уложил свои вещи и еду с тобой. Кроме этого саквояжа, у меня есть еще большой баул, он в багаже.
— Не выходить? Разве мы не останемся тут?
— Видишь ли, это невозможно. Нас — меня, по крайней мере, — здесь хорошо знают, так что я взял билеты до Олдбрикхема и для себя и для тебя, потому что твой годен только до этой станции.