Джульетта

Нам грустный мир приносит дня светило

Лик прячет с горя в облаках густых.

Идем, рассудим обо всем, что было.

Одних — прощенье, кара ждет других.

Но нет печальней повести на свете,

Чем повесть о Ромео и Джульетте .

ПРОЛОГ

Сказали, я умерла.

Мое сердце остановилось, я не дышала — в глазах всего мира я была мертва. Одни утверждают, что меня не было на свете три минуты, другие говорят — четыре. Сама я склоняюсь к мнению, что смерть вообще достаточно спорный вопрос.

Будучи Джульеттой, я должна была предугадать подобное развитие событий, но мне так хотелось верить, что в этот раз давняя трагедия не повторится, мы вечно будем вместе, Ромео и я, и темные века изгнания и смерти не станут препятствием нашей любви.

Но Барда не обманешь, поэтому, в полном соответствии с сюжетом, я умерла — строки моей роли иссякли — и вновь упала в колодец творения.

О, счастливое перо, пред тобою чистый лист. Вот чернила. Начнем же!

I.I

Кровь на земле! — Эй, обыскать кладбище!

Ступайте. Всех, кто встретится, хватайте.

Я долго думала, с чего начать. Вы можете возразить, что моя история началась больше шестисот лет назад с ограбления на большой дороге средневековой Тосканы или не так давно — с танца и поцелуя в кастелло Салимбени, где познакомились мои родители, но я никогда не узнала бы об этом, не случись то, что в одночасье изменило мою жизнь и заставило бросить все, поехать в Италию и заняться поисками разгадок старинных секретов. Я говорю о смерти нашей тетки, точнее, двоюродной бабки Роуз.

Умберто нашел меня и сообщил печальную новость лишь спустя три дня. Учитывая мое виртуозное умение исчезать, я до сих пор поражаюсь, как ему вообще удалось меня отыскать. Впрочем, Умберто всегда отличался необъяснимой способностью читать мои мысли и предсказывать поступки, да и шекспировских летних лагерей в Виргинии раз, два и обчелся.

В тот день у нас было представление. Я, как обычно, скрывалась за кулисами, слишком занятая детьми, репликами и реквизитом, чтобы замечать что-либо вокруг, пока не опустился занавес. На генеральной репетиции кого-то угораздило потерять склянку с ядом, и за неимением лучшего Ромео пришлось покончить с собой, махнув полфлакона драже «Тик-так».

— Я же ими траванусь! — возмущался четырнадцатилетний талант.

— Ну и отлично, — сказала я, подавляя материнское желание поправить ему бархатный берет. — Натуральнее сыграешь.

Только когда загорелся свет, и дети вытащили меня на сцену и наперебой принялись благодарить, я заметила у дверей знакомую фигуру, серьезно взиравшую на меня под гром аплодисментов. Строгий и величавый как статуя, в темном костюме и при галстуке, Умберто смотрелся одинокой тростинкой цивилизации в первобытном болоте. Он всегда так выглядел. Сколько себя помню, он никогда не носил повседневную одежду. Шорты хаки и рубашки-гольф, по мнению Умберто, носили мужчины, лишенные каких бы то было добродетелей, в том числе и стыда.

Позже, когда натиск растроганных родителей схлынул и я смогла, наконец, сойти со сцены, дорогу мне преградил наш режиссер. Он схватил меня за плечи и радостно тряхнул, слишком хорошо меня зная, чтобы отважиться на объятия.

— Вот умеешь ты найти подход к подросткам, Джулия! — восхищенно воскликнул он. — Надеюсь, ты приедешь к нам на следующее лето?

— Ну конечно, — солгала я, обходя режиссера и направляясь к выходу. — Куда ж я денусь?

Добравшись, наконец, до Умберто, я тщетно высматривала признаки радости в уголках его глаз, где при виде меня обычно намечались смешливые морщинки, но на этот раз на лице его не было и следа улыбки, и сразу поняла цель его приезда. Молча подойдя и обнявшись с Умберто, я искренне пожалела, что не в моей власти перевернуть реальность, как песочные часы, чтобы жизнь не заканчивалась, а продолжала течь через маленькую дырочку во времени.

— Не плачь, принчипесса , — сказал он мне в волосы. — Ей бы это не понравилось. Все там будем. Ей было уже восемьдесят два.

— Я знаю. — Я отступила, вытирая глаза. — Что, Дженис уже там?

Глаза Умберто привычно сузились при упоминании моей сестры-близняшки.

— Ну а ты как думаешь?

Только вблизи я разглядела, что он помят и мрачен, словно несколько дней подряд напивался, чтобы заснуть. А может, так оно и было. Что будет с Умберто без Роуз? Сколько я себя помню, это двое составляли классический симбиоз взаимно необходимых денег и физической силы: она играла роль увядающей красотки, он — терпеливого дворецкого, и, несмотря, на диаметрально противоположные характеры, никто из них и представить себе не мог жизни без другого.

«Линкольн» был припаркован у места для лагерного костра. Никто не видел, как Умберто положил в багажник мой старый рюкзак и церемонно открыл заднюю дверцу.

— Я хочу сидеть впереди. Можно?

Он неодобрительно покачал головой, но все-таки открыл правую дверцу:

— Я знал, что без нее все пойдет не так.