Джульетта

Когда в здание итальянского парламента полетели первые камни, брошенные моими попутчиками Сэмом и Грегом, мне больше всего на свете захотелось оказаться дома в спальне, броситься на кровать и накрыть голову подушкой. Но выбраться из толпы мне, как и многим другим, не удалось; когда итальянским полицейским надоели наши камни и бутылки с коктейлем Молотова, из нас изгнали бесов слезоточивым газом.

Впервые в жизни мне в голову пришло, что вот сейчас я могу умереть. Упав на асфальт и глядя на мир - ноги, руки, лужи рвоты - сквозь пелену недоверчивого удивления и боли, я совершенно забыла, кто я и чем занимаюсь: как средневековые мученики, я открыла для себя иное пространство где-то между жизнью и смертью. Но вскоре вернулись боль и панический страх, и через секунду происходящее утратило сходство с религиозным действом.

Даже спустя несколько месяцев я все еще не могла до конца оправиться от римских каникул. Пытаясь вытащить из памяти, что произошло на площади, я испытывала досадливо-тянущее чувство, будто я забыла о себе что-то очень важное, отныне навсегда оставшееся на том итальянском асфальте.

- Помню. - Умберто открыл мой паспорт и внимательно посмотрел на фотографию. - Но въезд в Италию запрещен Джулии Джейкобе, но не Джульетте Толомеи.

Я изобразила возмущение. Тот самый Умберто, который осуждает меня за то, что я одеваюсь как хиппи, подталкивает нарушить закон?

- Ты мне предлагаешь…

- Почему ты решила, что это моя идея? Последней волей твоей тетушки было, чтобы ты поехала в Италию. Не разбивай мне сердце, принципесса.

Видя в его глазах лишь искренность, я с трудом удержалась от нового потока слез.

- А ты как же? - сипло спросила я. - Почему ты со мной не едешь? Давай искать сокровище вместе! Не найдем - ну его к черту, станем пиратами, будем бороздить моря…

Умберто очень нежно коснулся моей щеки, словно зная - если я уеду, назад уже не вернусь. А буде нам суждено встретиться снова, мы уже не сможем устроить посиделки в детской беседке, повернувшись спинами к реальному миру.

- Кое-что, - мягко сказал он, - принцессы должны делать сами. Помнишь, я говорил тебе, что однажды ты найдешь свое королевство?

- Это же просто слова, в жизни все иначе!

- Все, что мы говорим, слова. Но иное слово куму говорится.

Я порывисто обняла его, не готовая проститься навсегда.

- Но как же ты? Здесь же ты не останешься?

Умберто, прищурившись, смотрел на мокрые рейки.

- Пожалуй, Дженис права - пора старому Берди на покой. Стяну серебро и уеду в Вегас. На недельку вольной жизни хватит, с моим-то везением. Ладно, звони, когда найдешь свое сокровище.

Я уткнулась в его плечо.

- Ты узнаешь первым.

I.II

Вытаскивай свой меч: сюда идут двое из дома Монтекки!

Сколько себя помню, тетка Роуз держалась кремнем, чтобы не дать мне или Дженис съездить в Италию.

- Сколько раз вам повторять, - возмущалась она, - что это неподходящее место для приличных девушек?

Позже, поняв, что пора менять стратегию, тетка мелко трясла головой, стоило затронуть эту тему, и хваталась за сердце, словно собираясь умереть от одной мысли об Италии.

- Поверьте мне, - пифией вещала она, - Италия - сплошное разочарование, а итальянские мужчины - свиньи!

Меня всегда задевало необъяснимое теткино предубеждение против страны, где я родилась, но после достопамятной поездки в Рим я была готова с ней согласиться. Италия действительно разочаровала, а после знакомства с итальянцами - по крайней мере, их подвидом в полицейской форме - свиньи сильно выросли в моих глазах.

Стоило спросить тетку Роуз о наших родителях, она заводила старую пластинку.

- Сколько раз вам повторять? - ворчала она, раздраженная, что ее отрывают от чтения газет, которые она брала в руки не иначе как в маленьких хлопковых перчатках, чтобы краска не пачкала руки. - Ваши родители погибли в автомобильной аварии в Тоскане, когда вам было по три года.

К счастью для Дженис и меня, продолжала тетка Роуз, они с покойным дядей Джимом, благослови Господь его душу, удочерили нас сразу после трагедии, плюс нам просто сказочно повезло, что у них никогда не было своих детей. Мы избежали итальянского сиротского приюта и не жуем спагетти каждый день, а живем себе припеваючи в насквозь прогнившем деревянном доме в Виргинии, и самое меньшее, что мы можем сделать в благодарность, это прекратить изводить тетку Роуз вопросами, на которые она не знает ответов. И пусть кто-нибудь из нас сделает ей еще один мятный джулеп, потому что от нашего бесконечного нытья у нее разболелись суставы.

Ночью на борту самолета, летевшего в Европу, глядя в иллюминатор на непроглядно-черный Атлантический океан, я перебирала в памяти старые ссоры, тоскуя даже по сердитой воркотне тетки Роуз. Вот бы побыть с ней хоть часок, пусть она даже брюзжала бы все шестьдесят минут. Теперь мне даже не верилось, что тетка доводила меня до того, чтобы я хлопнула дверью и, демонстративно топая, убежала наверх. Столько драгоценного времени бездарно потрачено на упрямое молчание в запертой ванной!