Джули отрешённый

– Кто у телефона? – спросили меня.

– Кит Куэйл…

– Кит, – донесся до меня шепот, – говорит Гарри Сноуден.

Мы вместе учились в школе, а сейчас Гарри работал в нашей больнице ночным сторожем, регистратором и санитаром. Он был одной из главных моих связей с городом: ведь в больнице почти всегда раньше всех узнают о несчастных случаях и трагедиях, – газетчику надо поспеть на место происшествия первым, хотя на то, чтобы написать о случившемся, у меня обычно оставалась целая неделя. Но стоит опоздать на день – чувства и события теряют свежесть и остроту, и разузнать все, что надо, куда трудней.

– Ты знаешь, который час? – спросил я Гарри.

– Знаю. Я не хотел тебе звонить в такую рань, но ты приезжай, Кит. И поскорей.

– Слушай, Гарри, брось ты говорить загадками, – сказал я. – Да еще в такую рань.

Гарри был рыжий, глаза всегда красные, воспаленные, и у него была нелепая привычка из всякого пустяка делать тайну. Он скрывал, сколько ему лет, каков его рост и вес, что он ел на завтрак, куда идет, где был. Прямого ответа от него не добьешься, непременно напустит туману.

– По телефону ничего говорить не буду, – пробормотал он в трубку. – Давай приезжай, быстро. – А когда я попробовал на него нажать, он перебил: – Слушай, Кит, не приставай с вопросами. Ты знаешь человека, который тут замешан, так что давай приезжай – сам увидишь.

Я сел на свой черный велосипед и, пока доехал до больницы, проклиная страсть Гарри к тайнам, успел перебрать в уме половину города – все гадал, кто же стал жертвой неведомого несчастья. У входа в больницу я прислонил велосипед к виноградной шпалере и прошел на темноватую, низкую веранду; здесь уже ждал Гарри. Он предостерегающе поднял огромную, совсем не для медика ручищу, не давая мне вымолвить ни слова.

– Во дворе, – сказал он.

Я чуть было не рявкнул – хватит, мол, дурака валять, но тут он показал мне на пятна крови – они тянулись по немощеной дорожке, над которой нависал вьющийся виноград, что рос вдоль больничных стен.

– Смотри…

Мне сразу стало и жутко и тошно.

– Здесь ее несли, – сказал Гарри.

– Кого? Скажешь ты, наконец? – яростно прошептал я.

– Миссис Кристо, – сказал Гарри. – Ей всадили нож прямо в грудь. Бен-евангелист привез ее в коляске своего мотоцикла в четыре утра. Ей всадили нож прямо сюда…

Гарри стукнул себя кулаком по груди под самым сердцем; у меня словно помутилось в голове: так ясно представилась живая грудь миссис Кристо.

– Она не очень пострадала?

– Господи боже мой! А ты как думаешь? – спросил Гарри.

– Не знаю, что и думать. Она жива?

– Да нет же, – сказал Гарри. – Ее принесли уже мертвую…

Глава 14

Гарри сказал, что ему неизвестно, кто заколол миссис Кристо, и я кинулся к дому Джули в таком смятении, что сам не знал, то ли я думал о мертвой миссис Кристо, о ее ужасной, трагической смерти, то ли о Джули – живом, безнадежно ошеломленном и одиноком. Но все недоуменные мои вопросы остались без ответа: в дом Кристо меня не впустили. Прислонясь к воротам, стоял полусонный полицейский Эндрюс.

– Откуда ты, черт возьми, узнал? – поинтересовался он. – Ведь только еще семь утра.

– Не все ли равно? – сказал я. – Впустите меня, Боб. Я хочу поговорить с Джули.

Эндрюс был знаменит тем, что на местных благотворительных базарах и концертах исполнял «По дороге в Мандалем» и когда, как сейчас, он напускал но себя официальный вид, он походил либо на певца, который приготовился запеть, либо на английского солдата, едущего домой, в отпуск. В это утро передо мной был полусонный английский солдат.

– Никому не позволено никого видеть, – сказал он. – И меньше всех тебе.

– Почему? Что там происходит?

– Не твое дело, – сказал он. – Вход запрещен.

Я вынул блокнот и начал писать, повторяя вслух: «Не твое дело…»

– Ладно, ладно, – сказал полицейский. – Но туда нельзя, Кит. Там сержант Коллинз всех допрашивает.

– Но кто ее убил? – спросил я. – Что случилось?

– Не спрашивай меня. Я бы не мог сказать, даже если б знал, а я не знаю.

Я не поверил.

– Рано или поздно это все равно выйдет наружу, Боб, так что можно бы и намекнуть.

– Сам понимаешь, не могу. Иди-ка лучше отсюда.

Взбудораженный, полный любопытства, я поверх плеча Эндрюса уставился на песчаную дорожку, и лишь теперь до меня стал доходить весь ужас случившегося. Пыльная, пустынная дорожка вся была в пятнах крови, вид их подействовал на меня неожиданно. Я вдруг понял, что не хочу ни спрашивать, ни смотреть, ни что-либо узнавать. Хочу только одного: убраться подальше… Все ответы были здесь, но я уже не хотел их знать.

Я сел на велосипед и поехал через весь город на скотопригонный двор, куда собаки, гуртовщики и местные ребята должны были пригнать шесть тысяч овец. Нелепо было ехать сейчас туда, но что еще мне оставалось. Тошно было мне, и, казалось, все заслонял нож, который пронзил ее грудь, и, однако, я помню чуть не каждую из этих тысяч пыльных, сальных, грязных овец.

А все же меня тянуло к дому Джули, и я снова пошел туда. Был уже десятый час. Полицейский Эндрюс исчез, и я зашагал по песчаной дорожке к двери в кухню и постучал. Открыла мисс Майл.

– Сюда нельзя, Кит, – сказала она.