Джули отрешённый

– А что сказать?

– Не знаю. А только Норма права. Это твой дом, не его.

– Вы все в этом доме уж вовсе посторонние, – сказал Джули.

– Ладно. Ладно…

– Я вас никого сюда не звал. Я поднялся.

– Так, может, ты хочешь, чтоб и я ушел?

– Да. Лучше уходи, – сказал Джули.

– Что ж, значит, больше не приходить?

– Да.

– Ясно. Но, черт возьми, Джули, не пойму я тебя.

А Джули и не ждал, что его поймут, и хоть я разобиделся, но знал: он просто верен себе, и удивляться тут нечему.

– Увидимся, когда выздоровеешь, – сказал я, самообладание отчасти вернулось ко мне, хотя самолюбие все еще страдало. – Кстати, я принес тебе кое-что, кроме старых тетрадей, – сказал я уже в дверях. – Так что погляди как следует.

– На что поглядеть?

– Увидишь…

Я оставил ему простейший учебник по теории музыки: я все еще не терял надежды подтолкнуть его к общепринятой системе нотной записи. Я не сказал, какую, книгу принес, ведь тогда он тут же ее вернул бы, даже и не подумал бы в нее заглянуть.

Итак, обманутыми надеждами кончился этот тяжкий и скверный для Джули день.

Вечером за воскресным обедом я подробно рассказал обо всем случившемся. Отец мой из принципа не пожелал осуждать человека, движимого верой, и продолжал есть. Но, жуя барашка по-австралийски, он между делом процитировал мне четырнадцатый псалом и тем самым выразил свое к этому отношение:

«Господи, кто может пребывать в жилище твоем?… Кто не клевещет языком своим, не делает искреннему своему зла и не принимает поношения на ближнего своего…»

– Бедняжка миссис Кристо, – пробормотала моя мать.

– Ты хочешь сказать, бедняга Джули, – возразил я. – Ведь это его порочили, его оскорбляли.

Глава 13

Тот был последний раз, когда я, так сказать, близко соприкоснулся с Джули, ибо трагедия, которая перевернула всю его жизнь, уже назрела.

Но мы еще не раз встречались с ним и перебрасывались словами. Джули на меня не обиделся. Он не видел причин обижаться. Примерно через месяц после того воскресенья он опять стал работать в фуражной лавке у Дормена Уокера – стал он еще худей и костлявей прежнего и еще дальше (если это возможно) укрылся за стеной неизменной своей отрешенности.

– Прочел книжку, которую я тебе оставил? – спросил я как-то, проходя мимо, когда он разгружал корм для птичьего двора миссис Ферроу.

– Руки не дошли, – ответил он.

– А будешь читать?

– Нет. В пятницу принесу тебе на работу.

– Оставь себе, – сказал я. – От Бетт есть какие-нибудь вести?

– Уехала в Мельбурн. Она уже кончила учительский колледж.

– Да, мне говорили.

Я пошел было дальше, но тут он вдруг спросил:

– Кит, ты не дашь мне на субботу, на вечер, свой велосипед?

– На субботу? А зачем? Собираешься в Ной на танцы?

– Да.

– Туда двенадцать миль, Джули. Думаешь, на обратном пути в темноте сумеешь проехать по этим дорогам?

Велосипедист он был никудышный.

– Там ведь у тебя моторчик и фонарь, верно?

– Да. Но что случилось с Нормой и с ее «крайслером»?

– Ничего. Одолжишь велосипед?

– Идет. Оставлю у тебя во дворе, у калитки. Только не привози его среди ночи, а то Мик поднимет лай. Отдашь в воскресенье утром.

– Ладно, – сказал Джули, а я подумал: кого же он на этот раз щадит – Норму или мать? Но куда важней было, что он вернулся к «Веселым парням».

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь! – крикнул я ему через плечо.

Джули не потрудился ответить.

Так снова по городу пошла старая сплетня, но на этот раз дело пахло уже не шуткой. Теперь город уже не просто по-дурацки гоготал над Джули. Теперь во всем сквозила злоба, ведь не было человека, который не знал бы о той воскресной стычке между доктором Хоумзом и Нормой. Любой из тех десяти, кто при ней присутствовал, мог преподнести эту историю по-своему. Но больше всех ее смаковала Норма, без зазрения совести мстила она евангелистам за то, как они с ней обошлись. И версия Нормы была отнюдь не ближе всех к истине.

– Норма говорит, Джули ненавидит свою сумасшедшую мать, – сказала однажды за завтраком моя сестра Джинни; отца уже не было, он в тот день рано ушел в контору. Отец не позволял сплетничать в его присутствии. – Она говорит, он только о том и мечтает, как бы удрать от нее и от всех этих евангелистов.

– Норма сама тебе это говорила? – спросил я.

– Нет. Но вся школа знает про это от ее младшей сестры.

Моя сестра Джинни кончила единственную в городе привилегированную частную школу для девочек и надеялась позже где-нибудь изучать медицину, а пока помогала директрисе. По словам Джинни, все городские девчонки – на стороне Нормы.

– А что еще говорят? – спросил я.

– Норма клянется, что они запугивают его и превратили его жизнь черт знает во что…

– Джин! – остановила ее мама.

– Я только повторяю слова маленькой Джесс Толмедж. – Плутовка Джинни не лишена была чувства юмора.

Очень быстро весь город уверовал, будто Джули на ножах с матерью, с доктором Хоумзом и даже с жильцами-евангелистами. То, что начала Норма, город довершил, и до нас уже доходили россказни о драках, об ужасных сценах, которые якобы разыгрываются между матерью и сыном. Городские кумушки снова принялись думать да гадать, откуда вообще они взялись – миссис Кристо и Джули.