Я ушел от отца злой, разочарованный, чувствуя себя к тому же круглым дураком. Он не захотел понять то, что я пытался ему объяснить про Джули, а если не поймет, ни за что не вмешается в это дело. Чтобы мой законник отец, натура гармоничная, захотел взяться за дело, дело должно в нем затронуть какую-то нравственную струнку, а я, на беду, пока не сумел задеть в нем такую струну.
Глава 17
Но и на этот раз, как уже бывало, я рассуждал и строил планы, не думая, что кто-то может в них вмешаться и все повернуть по-другому. Правда, я уже спрашивал себя, как поступит Бетт Морни, когда узнает, что стряслось с Джули. Бетт училась теперь в колледже в Мельбурне, за двести четырнадцать миль от нас, однако это было все равно что в Токио, – чем могла она помочь ему из такой дали?
Но однажды в пятницу вечером она приехала домой, позвонила мне и сказала, что хочет меня видеть. А где нам встретиться не на глазах у всего города, хотел бы я знать? Сплетницы и сплетники расхлопотались, точно опьяневшие осы, липли ко всем, кто имел хоть малейшее отношение к Джули, и уж, конечно, чего бы они не наплели о нашей встрече с Бетт, вздумай я пойти к ней домой.
– Лучше приходи ко мне, – сказал я. – Не то наши кумушки опять станут выслеживать да чесать языками.
– Хорошо, Кит. Приду в половине девятого.
Моя мама, как все матери в нашем городе, у кого были сыновья, полагала, что из Бетт выйдет отличная невестка, но я предупредил ее, что Бетт придет не ради меня, а ради Джули. И все равно мама проветрила гостиную, открыла крышку пианино и поставила ноты: она всегда так делала, когда хотела, чтобы гость почувствовал себя у нас как дома.
В последний раз я видел Бетт полгода назад, и, когда открыл дверь и увидел это прекрасное лицо, тут же понял: она еще на полгода ближе к той великолепной, совершенной женщине, какою станет через несколько лет. Но наша простодушная одноклассница все-таки еще оставалась девчонкой, и, едва мы сели на плетеный садовый диванчик, все стало ясно, просто и естественно.
– Пусть люди говорят, что хотят, Кит, а я никогда не поверю, что Джули убил свою маму. И ни один разумный человек в это не поверит.
– Возможно, – сказал я. – Но в судах заседают не только разумные люди.
– Как он?
– Не знаю. Я с ним не виделся.
– Почему?
– Пока не состоялся суд присяжных, его могут видеть только родные и адвокат.
– Но это несправедливо, ведь все знают, что у него теперь никаких родных не осталось.
– Справедливо или несправедливо, но таков закон, Бетт.
– Как, по-твоему, сержант Коллинз позволит мне с ним повидаться?
Сумеет ли сержант Коллинз устоять?
– Попробуй, – сказал я. – Но главное сейчас – это защита Джули в суде присяжных. Защитник должен сотворить чудо. И если хочешь знать, единственный человек, который мог бы вызволить Джули, это мой отец.
– А разве не он защищает Джули?
Я рассказал ей про старика Стендиша.
– Кит, но неужели твой отец не возьмет на себя защиту, если ты попросишь?
– Не может же он просто прийти к Стендишу и потребовать, чтоб тот уступил ему клиента, – сказал я. – И вообще кто ему заплатит, чтобы он защищал Джули? Уголовные процессы – штука долгая и дорогая, он просто не может себе позволить вести это дело бесплатно.
На самом деле моего отца это не остановило бы, но мне не хотелось говорить Бетт, что я уже пытался его убедить – и безуспешно.
– Так ведь мистер Стендиш обычно ведет дела богатых скотоводов, кто же теперь платит ему?
Я неохотно сказал ей про Норму Толмедж.
– А я про нее совсем забыла, – сказала Бетт.
– Норма делает для Джули все, что может, – сказал я. – Но она ничего не смыслит в адвокатах и судах, а то поняла бы, что от старика Серебряного толку не будет ни на грош, у него же только и есть что шевелюра да карандашик, а соображает он насчет одних закладных.
– Бедный Джули! – сказала Бетт. Потом наклонилась ко мне и – чего я уж никак от нее не ждал – схватила меня за руку.
– Это было очень страшно, Кит? – спросила она. – Я про миссис Кристо…
– Да уж наверно.
– Она умерла сразу?
– Только опустилась на колени…
– А Джули она что-нибудь сказала?
– Никто не знает. Джули не хочет ничего говорить.
– Почему?
– Ты ведь его знаешь. Когда все против него, он просто уходит в себя.
– Ну, ты всегда преувеличиваешь насчет Джули, – возразила она. – Если надо будет, он заговорит.
– Господи! Ты что, забыла, какой он есть? – спросил я.
– Но он вовсе не всегда уходит в себя, – упрямо повторила Бетт.
– Тогда постарайся, чтоб он заговорил. Пойди и уломай его, но пока это не удалось никому.
– Ладно. Завтра пойду к сержанту Коллинзу и попрошу, может, он позволит мне повидаться с Джули. Скажу, раз у Джули нет родных, так должен же кто-то к нему приходить.
Она встала. По длинному коридору нашего старого дома мы прошли в гостиную, там мама принялась поить нас чаем с пшеничными лепешками, на английский манер.
– Кто ведет хозяйство отца теперь, когда ты не живешь дома, Бетт? – спросила мама.
– Миссис Джонсон, жена парикмахера.
– Я буду иногда посылать ему с Китом или с Томом пшеничные лепешки, – сказала мама.