Джули отрешённый

Первые шаги обоих были, очень деловитые, сами собой разумелись. Отец, например, каждый вечер бывал в доме Джули и подолгу беседовал с жильцами. Он уже познакомился с показаниями, которые они давали сержанту Коллинзу. Но отец считал, что всякие показания – наполовину ложь и на три четверти правда, даже если бы их давал сам господь бог.

– Они не могут не быть неправдой, – говаривал он, – ведь это всего лишь утверждения без объяснений.

Покончив с кварталом евангелистов, он взялся за всех, с кем Джули связывали в последние годы хоть какие-то отношения: то были директор нашей школы, учителя, Дормен Уокер, школьные товарищи, даже Джо Хислоп. Мне любопытно было, разыщет ли он доктора Хоумза, ведь в день убийства миссис Кристо Хоумз был в городе, но с тех пор не показывался. Отец искал чего-то характерного и даже поразительного, что могло бы ему помочь, но чего именно ищет, он нам пока не говорил, если даже знал это сам. И почти всегда по пятам, а то и на шаг впереди шел его противник – толстяк в галстуке-бабочке и ослепительно белой сорочке, Д. С. Страпп.

– Почему ты не добиваешься, чтоб Джули отпустили на поруки? – спросил я отца, когда он отказался рассказывать мне о своих посещениях Джули в тюрьме. Вопрос этот я задавал ему не раз.

– Потому что просить надо полицейский суд, – объяснил отец, – а судья Крест, безусловно, откажет на том основании, что речь вдет о матереубийстве, и в умах присяжных это ляжет еще одной тяжкой гирей на чашу виновности подсудимого.

– Ну, а как сейчас Джули? Хоть это ты мне можешь сказать?

– Он в хороших условиях. Он сыт. Дверь его камеры не заперта. Он выходит в уборную и возвращается в камеру, когда ему заблагорассудится, и ему разрешено читать и делать записи в этих его школьных тетрадках сколько душе угодно. Я пытаюсь научить его играть в шахматы.

– Джули?!

– Да.

– У него не хватит терпения, – сказал я.

– А ты откуда знаешь?

Я ответил, что знаю Джули.

– Очевидно, не знаешь. Когда он может делать что-то сам, терпения у него предостаточно.

Мне это в голову не приходило, и, конечно же, отец был прав.

Но вот на самые главные вопросы – как Джули объясняет случившееся – отец отвечать не хотел. Я понимал, ему нелегко: попробуй выуди из Джули хоть слово! Однажды, отправляясь к Джули, он даже взял с собой Бетт Морни, и я надеялся от нее хоть что-нибудь да узнать.

Но когда я ее спросил, она сказала:

– Я обещала твоему папе, что никому ничего не расскажу. Даже тебе, Кит.

– Но ты хоть сумела разговорить Джули?

– Я ничего не скажу. Кит. Я обещала твоему папе.

– Ну, а выглядит Джули как, получше? Это-то можно сказать!

– Почему ты не спросишь у отца?

– Потому что я его сын, да еще репортер. При таком сочетании у него совсем нет ко мне доверия.

Бетт подумала и сделала мне небольшую уступку:

– На днях Джули спросил, как ты поживаешь.

– Это прекрасно. Здорово. Но я спрашиваю, как он сам.

Она ответила не сразу. Видно было, что она огорчена.

– По-моему, Джули хочет остаться там. По-моему, он вовсе не хочет выходить из своей камеры.

– Вполне понятно, – сказал я.

– Нет, непонятно, – возразила Бетт.

Мне не хотелось затевать безнадежный спор, который ни к чему не приведет, и я спросил, когда она возвращается в Мельбурн. Мы стояли у всех на виду, перед лавкой ее отца. Бетт уже пропустила десять дней занятий, и мне не верилось: неужто ради Джули она способна забросить колледж?

– Послезавтра, – ответила она. – Джули в хороших руках. Кит. Ты должен гордиться своим отцом.

Я поклонился в пояс на японский манер.

– И нечего насмехаться, – сказала она. Но сказала с милой своей улыбкой, открыто глядя мне в глаза, и где уж тут было оправдываться. Но, возвращаясь в тот день домой, я думал о Джули уже не с такой тяжестью на сердце.

Отец брал с собой в камеру к Джули не только Бетт. Однажды он прихватил и Норму Толмедж, и теперь я был уверен, что сумею подобраться к стенам тайны, которой он окружил Джули. Но уж не знаю, какое там необыкновенное впечатление все они произвели друг на друга, а только Норма послала меня куда подальше уже за одно то, что я осмелился задать ей вопрос.

– Ты все растрезвонишь через свою дурацкую газетенку, – сказала она.

– Спятила! – вскинулся я. – «Стандард» не имеет права ничего печатать, пока не началось слушание дела. Так что я ничего не мог бы написать, даже если бы захотел.

– Тогда чего пристаешь с вопросами?

– Да ведь я, кажется, друг Джули, милая, очаровательная, наивная Норма. Или ты забыла?

Норма засмеялась.

– А ведь я и вправду забыла, Кит. Это все твой отец.

– То есть?

– Он ведь всех и каждого умеет взнуздать, верно? Меня, во всяком случае, запряг, и не надейся, что я взбрыкну и проболтаюсь.

– С ума сошла, – сказал я.

– А Джули в полном порядке, – сказала она. – Но он такой чистюля, правда? Я раньше даже не представляла.

Норма красила губы, и сурмила брови, и носила шелковое белье, и в ванной у нее дома была горячая вода (для нашего города большая редкость), но чистюлей ее никак нельзя было назвать, она и сама это знала. И гордилась этим.