Джули отрешённый

– Мой подзащитный, вероятно, не понял вопроса. Нельзя ли задать ему этот вопрос еще раз?

Вопрос был задан снова.

– Ну, Джули? – сурово спросил отец.

– Не виновен, – произнес в ответ Джули.

Как отцу удалось его на это подвигнуть, ума не приложу.

Все прочие формальности и показания всего лишь как бы готовили сцену к выходу обвинителя, и вот, наконец, поднялся Страпп и с первых слов заявил почти даже небрежно, что дело отнюдь не представляется ему сложным.

– Полагаю, нам не потребуется много времени, чтобы показать, что произошло в ту ночь, ибо факты неоспоримы. Мы неопровержимо докажем, что миссис Кристо, в халате, находилась на кухне и была заколота насмерть. Мы докажем, что, кроме нее, на кухне в это время находился только обвиняемый. Мы докажем, что совершить это преступление мог только он. Сам обвиняемый этого и не отрицает. Он ни разу, ни единым словом не попытался опровергнуть выдвинутое против него обвинение, и вы слышали показания доктора Стоуна, который решительно заявил, что сама миссис Кристо не могла нанести себе этот удар.

Страпп умолк. Откашлялся. Низенький, толстенький, в шелковой рубашке и в галстуке-бабочке, он старательно откашливался всякий раз, когда хотел произвести на слушателей впечатление или передохнуть. Сейчас ему нужно было и то и другое. До этой минуты он перечислял бесспорные факты, но мы понимали: сейчас прозвучат слова, которые покажут, как он намерен строить обвинение, и они-то и определят дальнейший ход процесса.

– Теперь мы считаем необходимым, – медленно, обстоятельно, испытывая терпение моего отца, продолжал Страпп (подозреваю, что отец больше разыгрывал нетерпение), – определить состояние духа обвиняемого, то, что мы называем mens rea. А в данном деле именно оно все решает…

За год, который я зря потратил, пытаясь изучать право в отцовой конторе, я достаточно узнал о mens rea, состоянии духа, и понимал: когда никто не видел, как обвиняемый нанес удар, это самый верный и прямой путь доказать, что он виновен. И вот теперь, когда Страпп показал, какова будет его линия обвинения, я отчаянно хотел понять, как же это принял отец. Но со своего места я не видел его лица, а лишь крепкое плечо и парик, и они ничего мне не сказали.

– Иногда, – отчетливо продолжал Страпп тонким голосом, какой часто бывает у таких маленьких толстячков, – человек, убивший другого человека, вовсе не считается преступником, ибо за этим убийством не стояло преступное намерение. Преступлением убийство становится тогда, когда человек, нанесший роковой удар, нанес его с преступным намерением, и тогда уже все остальное не имеет значения – пусть он ударил сгоряча или даже не представляя, как ужасно это кончится для жертвы. В таком деле, как сегодняшнее, самого по себе намерения убить достаточно, чтобы доказать, что подсудимый виновен в убийстве.

Страпп мельком глянул в сторону Джули, и все мы тоже на него посмотрели, но, сдается мне, Джули просто-напросто ничего не слышал.

– Тем самым обвинение собирается сейчас показать, – продолжал Страпп, – что смерть миссис Анджелы Кристо – результат состояния духа обвиняемого в ту пору, результат злонамеренности, что убийство это предумышленное. Мы покажем, что обвиняемый создал у себя дома враждебную обстановку, что он яростно сопротивлялся верованиям матери, что он открыто бросил вызов устоям семьи, в которой рос, и, наконец, что отношения между матерью и сыном накалились до предела, и в ночь убийства рукой обвиняемого, нанесшей смертельный удар матери, водили рознь, враждебность, злоба, гнев. Иными словами, мы установим mens rea, состояние духа обвиняемого, по тем условиям, которые он сам создал…

Судья постучал карандашом не по стене, но по столу. Так он обычно не призывал к порядку зал, а прерывал оратора.

– Мистер Страпп! Это ваша заключительная речь? Или вы предваряете выводами начало дела?

Я задолго до этого замечания судьи ждал, что протест заявит отец, но спина его оставалась неподвижной и крепкие, обычно беспокойные пальцы не шевелились.

– Это лишь мое вступительное слово, ваша милость, – сказал Страпп и беспокойно покосился на моего странно молчаливого отца.

– Тогда, пожалуйста, дайте нам сперва составить о деле собственное мнение на основании ваших улик, – сказал судья.

– Извините, ваша милость, – сказал Страпп. – Но мне казалось, в данном случае обвинение обязано очень четко разъяснить свои намерения, ибо мы имеем дело с очевидной преднамеренностью, с состоянием духа. И потому весьма важно…

– Хорошо, хорошо. Но ближе к делу.

– Разумеется, ваша милость. Я и стремлюсь изложить суть дела незамедлительно.

Это была неправда: Страпп явно не торопился, и мне не забыть, как старательно, искусно, шаг за шагом он строил свои доказательства и как упорно, необъяснимо и совершенно неожиданно молчал мой отец – казалось даже, он просто не обращает внимания на все, что тот говорит и делает.