Джулиус и Фелтон

«Если выпадет в раскладе Луна, плохо дело, – сказала как-то бабушка. – Дурная карта. Сумерки разума, беспорядок, неразбериха. Человек, несущий на себе печать Луны, несчастный, запутавшийся в себе и в ложных надеждах. Она символ иллюзий, обмана, безумия. Луна запутает тебя, утащит за собой в пропасть. Луна – вечное одиночество обманутой души».

Я просидел на улице до момента, как появился молочник и смерил меня подозрительным взглядом. В доме проснулась мама и спустилась на кухню, загремела посудой. Я не чувствовал холода, хотя успел продрогнуть, и не возвращался в комнату – свежий утренний воздух будоражил тело и пробуждал мысли. Я думал о себе и Джулиусе, о Джулиусе и Рейчел, о Рейчел и Дафне. Луна сияла над нами, все мы были потеряны и никак не могли найтись.

– Господи, Филли! Что ты делаешь на улице в такой час?

Мама налетела на меня и почти силой отвела на кухню, подсунула наскоро собранный завтрак и, как в старые добрые времена, села напротив. Я честно пытался есть, хотя кусок не лез в горло.

– Куда ушел Джулиус?

Мама вздохнула и украдкой, чтобы я не заметил, промокнула глаза салфеткой:

– Сказал, что нужно кое-что проверить. Он защитит тебя, милый. Он обещал.

– А кто защитит его, мама?

Она опустила голову, а я понял, что больше не могу полагаться на других тогда, когда все они готовы встать за меня горой. Почему? Потому что я сосуд для неведомой магической силы?

– Я не хочу есть.

– Ну хоть один тост, Филли, вот этот, с твоим любимым джемом!

Я молча вышел из-за стола и поднялся к себе. Возле кровати лежал папин дневник, и я понял: пришло время прочитать его от начала до конца. Сперва меня душил страх узнать что-то, что пошатнет мой мир еще сильнее, чем это уже произошло, однако вскоре интерес превозмог страх, а мысли, изложенные на бумаге, всерьез захватили меня.

День прошел незаметно, где-то между ровных рукописных строк и вложенных листков, набранных на дешевой машинке. Я услышал хлопок входной двери и лишь тогда опомнился, что едва разбираю буквы в сгустившихся вечерних сумерках. Глаза странно жгло, и, прежде чем покинуть спальню, я утер их рукавом.

– Где ты был?

– Мы женаты? – Джулиус предпочел обратить мой вопрос, выпаленный ему в лицо, в шутку. – Я не привык к ревности, знаешь ли.

Однако меня не так просто сбить с толку, как ему казалось. Преградив путь наверх, я скрестил руки на груди с самым непримиримым видом:

– Прекрати уже! Я совершенно серьезен. Где ты был?

Олдридж нахмурился. Оценил мой вид и, похоже, остался им недоволен.

– Не здесь.

Он прошел мимо, оттеснив меня телом, и потянул за собой. Я побрел следом покорно, как собачонка, хотя минуту назад планировал стоять на своем до победного конца. Ну хоть что-то не меняется.

– Что за истерика, Филипп? – Джулиус закрыл дверь своей комнаты и зажег торшер. – Что случилось?

– И ты еще спрашиваешь? – Право, у меня слов не хватало, чтобы передать свое возмущение. – Ты хочешь позволить Рейчел снова поймать тебя, а после этого убьешь себя!

Я видел: мои слова попали в цель, это было очевидно. Однако Джулиус и бровью не повел.

– Думаешь? Ты действительно полагаешь, что я способен на такую очевидную глупость?

– Способен. Дело в том, что ты действительно на это способен. – Я сжал кулаки и выпалил на одном дыхании: – Не делай этого, пожалуйста! Я дам ей все, чего она хочет, только чтобы с тобой ничего не случилось. – Он молчал, и я несмело продолжил: – Я знаю теперь, что ты можешь стать обычным человеком, если умрет тот, кто сделал с тобой… это. Но ты никогда не сможешь убить Рейчел, потому что любишь. А у нее рука не дрогнет. Меня она тоже убила, пусть и не на самом деле. Я не могу допустить, чтобы ты умер ни за что. Теперь ты нужен мне даже больше, чем раньше.

Под конец я совсем выдохся и едва сдерживался от недостойных мужчины слез, их в последнее время и без того пролилось немало. Джулиус сидел на кровати и смотрел прямо на меня немигающим темным взглядом. Казалось, он не услышал ни слова из моей чрезмерно эмоциональной речи. И пожалуй, многое из нее действительно не стоило говорить.

– Ты прав. Она легко лишит меня жизни, а я ее – никогда. Я перестал жить и меняться как человек, но глупое чувство в груди никак не отпустит. Я бы действительно убил себя, если бы это было возможно. Но я пробовал. Лишь серебро причиняет ужасные муки этому проклятому телу, только не убивает. Я проклят жизнью, Филипп.

Его слова привели меня в ужас. Это было даже страшнее, чем я представлял.

– Джулиус…

Он мягко улыбнулся, мягче, чем когда-либо:

– Твоя душа прекрасна, Филипп, и неважно, в каком теле она обитает. Я постараюсь сделать так, чтобы все закончилось хорошо, но без тебя мне не справиться.