Джулиус и Фелтон

Оз выглядел нормальным, но теперь я знал: ангельское личико с большими зелеными глазами могло в любую секунду превратиться в оскал чудовища. Часы неестественно громко пробили одиннадцать раз, и я вздрогнул, ощутив ледяную дрожь.

– В студии. Он всегда пишет картины ночью при искусственном освещении. Говорит, так интереснее.

При слове «картины» мое лицо, видимо, как-то изменилось, потому что Оз спросил:

– Он просил тебя позировать?

Я кивнул. Юноша прижал ладонь ко рту и захихикал.

– Что? – Я приготовился к худшему. Пока не зная, к чему именно, но к чему-то плохому точно.

– И ты согласился?

– Да. А что? Что не так?

Оз отсмеялся. Смех ему удивительно шел, как и трогательный румянец на бледных щеках. Все же хочется верить, что для него все закончится хорошо.

– Дело в том, что брат признает только обнаженные натуры. Обычно я ему помогал, когда денег на натурщиков не хватало, но сейчас… – Юноша погрустнел. – У него скоро персональная выставка, а я…

Он резко поднялся и, извинившись, ушел.

Я растерянно проводил его взглядом и без сил упал на диван. Удивительно, но я даже расстроиться как следует не мог – наверное, окончательно зашел в тупик. Поцелуй Дафны, странное поведение Джулиуса, раздвоение личности Оза и чудачества его старшего брата. Все это – за неполные два дня. Я застонал и сжал виски ладонями. Джулиус, почему ты решил уйти именно сейчас? И главное, куда?

Дождь незаметно перерос в ливень. Я слушал тяжелый перестук капель, лежа в постели. Настольная лампа горела, отбрасывая на стены и потолок легкие тени. В груди было тесно и неспокойно, даже звук ливня, обычно успокаивающий, будто невидимый смычок терзал натянутые струны-нервы. Ночь перевалила за середину. Я в очередной раз перевернулся с боку на бок, скинув ставшее удушающим одеяло на пол, однако и это не помогло остудить разгоряченное переживаниями тело. Изредка поддаваясь дремоте, я чувствовал одно и то же: холод лезвия в животе, кровь на губах и ледяное дыхание приближающейся смерти. Вырываясь из объятий кошмара, я видел вокруг чужие негостеприимные стены и, обхватив себя руками, пытался успокоиться. Спустя несколько часов бессмысленных метаний я поднялся и тихо вышел в коридор.

На первом этаже часы пробили три раза. Я направился в сторону лестницы, надеясь стаканом горячего молока излечить бессонницу, но почти сразу услышал чужие шаги. Спина мгновенно взмокла от страха. Я замер с широко раскрытыми глазами и собрался уже сдать назад, как почувствовал ладонь, зажавшую мне рот, и услышал тихий шепот:

– Не бойтесь, Филипп, это всего лишь я.

Ладонь исчезла, и я так же тихо набросился на Айзека с упреками:

– Какого черта вы творите?

– Могу спросить то же самое. – В темноте его лицо и волосы смутно белели, и выражения было не разобрать. – Ты тоже это слышал?

Я покачал головой.

– Слышал что?

Айзек махнул в сторону, и пришла моя очередь испугаться. В ночной тишине мы оба отчетливо услышали протяжный пугающий скрежет. Ноги пристыли к полу, весь я будто обратился в соляной столб. Если бы не решимость Айзека, ни за что бы не приблизился к спальне Оза.

Дверь поддалась легко и бесшумно, из комнаты раздалась новая порция устрашающих звуков. Ужас сковывал движения. И все же я нашел в себе силы войти первым.

Оз Уайтби парил. Худенькое тщедушное тело висело в воздухе безо всякой опоры в паре футов от постели, свободно свисающее вниз тонкое одеяло четко обрисовывало его контуры. Взгляд мой опустился ниже, на пустую кровать, которая сама по себе вращалась вокруг своей оси, издавая тот самый потусторонний скрежет металлических ножек об пол. Признаюсь, в тот миг, когда мне открылась эта нереальная картина, волосы зашевелились на голове, а сердце забыло, как биться.

– Оз!

Айзек подался вперед, беспомощно протягивая к брату руки, и крик этот будто остановил запись на пленке. Кровать прекратила движение, юноша рухнул на нее, не издав ни звука. Стало так тихо, что слышно было бег часовых стрелок на первом этаже. Айзек сделал шаг вперед, и тут Оз резко поднялся, минуя сидячее положение, будто кто-то невидимый дернул за ниточки, заставляя его вытянуться в полный рост. Марионетка, сомнамбула – то был кто угодно, только не Оз Уайтби.

– Это тело достигло своего предела, – чужим низким голосом заговорил он, едва размыкая бледные губы. – Слабое, слишком слабое.

В окне за его спиной сверкнула молния далекой пока грозы.

Взгляд одержимого слепо прошелся по комнате, будто не замечая нас. О, мне бы хотелось думать, что это так!

– Ее запах. Все ради нее… Она ждала так долго…

Я не успел увидеть прыжка, просто смазанное движение в полумраке, и вот уже не-Оз стоит на полу, неестественно вытянувшись на носочках, будто от сильной боли. Видеть это было невыносимо.