Часы показывали половину одиннадцатого ночи, однако это не могло меня остановить. Такси закончили работу, а редкие извозчики на конных экипажах, упрямо цепляющихся за прошлый век, и подавно, поэтому я спешил изо всех сил, едва ли не срываясь на бег. Лишь нежелание привлечь к себе внимание патрульных заставляло придерживаться скорого шага. К району, где жил Годфри, я приблизился спустя сорок минут, взмыленный, встревоженный еще более, чем когда вышел из офиса. Одинаковые кирпичные дома встретили меня темными квадратами окон и фонарями вдоль дороги, горящими через один. Вокруг ярких плафонов кружили ночные насекомые, привлеченные светом. Даже на расстоянии я чувствовал запах сырости, исходящий от замшелых стен, к горлу подступала тошнота. Меня мутило от дурного предчувствия, и в шаге от металлической калитки я замер, борясь с внезапным головокружением. Дверь дома распахнулась, на пороге возник хозяин, бледный, взъерошенный, таинственно подсвеченный со спины электрическим светом лампы.
– Скорее! Я совершенно не представляю, что делать!
Его истеричный возглас подстегнул меня, я перепрыгнул через порожек и оказался с Уилфредом лицом к лицу. Глаза его лихорадочно блестели на бледном до синевы лице. Он выглядел как курильщик опиума, но вокруг не чувствовалось того приторно-дурманящего аромата. Молодой человек трясущейся рукой указал на подвальную дверцу:
– Он… он там.
– Давно? – перебил я. – Зачем он приходил?
Сердце громко стучало в груди, будто намереваясь выпрыгнуть. Я никогда не был особо силен в предчувствиях, но на сей раз интуиция проявила себя в полной мере, крича об опасности, истинного масштаба которой я тогда, вполне естественно, осознать не мог. Спуск в подвал занял считаные секунды, дверь скрипнула, открываясь, и тут же захлопнулась за моей спиной. Лицо обдало морозом, да таким, что заслезились глаза. Но не только это удивило и напугало меня.
Стены, пол и низкий потолок покрывал тонкий узорчатый слой снежной паутинки, переплетающейся плотным кружевом столь же красиво, сколь и пугающе. Острые шипы намороженного льда угрожающе торчали из потолка. Я судорожно вздохнул, с губ сорвалось облачко пара и растворилось в холодном воздухе. Под моими осторожными шагами поскрипывал иней, сердце оглушительно громко стучало, но остановилось в тот миг, когда за ящиками я увидел Джулиуса.
Он лежал на ледяном полу, вытянувшись во весь рост и протянув одну руку так, будто стремился и не мог до чего-то дотянуться. Лицо, повернутое к невидимой цели, было невозможно белым, а губы – синими, как у мертвеца. Неудивительно, что колени мои в тот момент подкосились, и я рад был, что глаза Джулиуса закрыты. Ресницы смерзлись, на бледной коже виднелись заиндевевшие следы слез. Картина обдала меня морозом куда большим, чем сошедшая с ума температура подвала. Я упал перед другом на колени и припал к его груди ухом. Сердце билось, хотя столь тихо и нечасто, что стук мог мне просто почудиться. Я метнулся к двери, намереваясь позвать Уилфреда на помощь, однако обнаружил, что не могу этого сделать. Дверь была заперта.
Крики не помогли, удары – отчаянные, до крови на обмороженных костяшках – тоже. Мы угодили в мышеловку, спастись из которой нам, похоже, было не суждено. Никогда прежде мысли в голове не вертелись с такой скоростью и не перебирали столько сумасшедших, невыполнимых вариантов. Я знал одно: если Джулиус умрет, мне незачем выбираться. Откуда такие мысли? Кто знает. Кто вообще может знать, на что готов пойти на пороге смерти – своей или чужой. Я вдруг с кристальной ясностью осознал: вся моя жизнь зиждется на Олдридже, а до него я лишь влачил существование, неловко подстраивался под реальность, с которой не имел ничего общего. Раньше я этого не замечал, а сейчас – не поздно ли?
Я снял пиджак и укрыл им Джулиуса, сам сел рядом – так близко, как смог, – и уставился на обитую металлом дверь пустым невидящим взглядом.
Было очень холодно.
Чуть повзрослев, мальчик понял: отец и правда защищал людей, только не от драконов и колдунов, а от произвола властей и несправедливых наказаний. Он был самым уважаемым в городе адвокатом. Однажды мама стала меньше ухаживать за садом, потому что у нее появилась новая забота, которую назвали красивым именем Малкольм Дэниел. Он был светловолосым и голубоглазым, совсем не похожим на старшего брата, а еще отличался веселым легким нравом, которого старшему так не хватало. Но Джулиус не завидовал, он любил маленького Малкольма, потому что так должен вести себя каждый старший брат.