Джулиус и Фелтон

Горячие соленые капли сорвались вниз и разбились о чужую белую кожу. Нельзя плакать – в слезах последнее тепло, что у меня осталось. Я поднял голову и посмотрел на дверь. Под моим взглядом она медленно отворилась, лязгнув замком.

– Простите, я не вовремя?

Ледяную тишину погреба разбил хрустальный голосок.

– Хотя на самом деле с удовольствием вам помешаю. В конце концов, вы все это время ждали меня.

Дафна Ричмонд переступила порог изящной ножкой, обутой в дорогую летнюю туфельку. Изумрудное платье свободного кроя изумительно сидело на женщине – в окружении белого безмолвия она казалась райским цветком среди вечной мерзлоты. Или хищной орхидеей, заманившей в свою привлекательную ловушку пару глупых мушек.

Губы мои разомкнулись с большим трудом.

– Рейчел?.. – простонал я. – Ты не Дафна.

Женщина улыбнулась:

– Ошибаешься. Я и Дафна, я и Рейчел. И я выше их обеих, я нечто большее. – Она чуть изогнула бровь. – Он рассказал?

Я кивнул. На большее был не способен. Рейчел подошла ближе, грациозно присела и, взяв Джулиуса за волосы, повернула его лицо к себе.

– Еще жив.

В голосе сквозило и разочарование, и облегчение, будто она до сих пор не могла определиться, чего хочет больше. И кто она больше.

– Зачем… – Я с трудом сглотнул. – Зачем все это?

– О… – протянула она, с сожалением поднимаясь и одергивая платье. – Господин дал мне часть своей силы, чтобы я помогла ему вернуться в мир людей. Представляешь, всего несколько крупиц, и я практически бессмертна! Обретя тело, Он подарит мне весь мир!

Женщина была абсолютно безумна. Причем давно. Может, с ней уже было что-то не так в тот день на Променаде, много-много лет назад.

– Ты убьешь нас?

Дафна-Рейчел задумалась. Глаза затуманились, она точно прислушивалась к внутреннему голосу или же к голосу своего безумия.

– Позже. Сейчас нельзя.

Затем подошла к двери и, обернувшись, послала мне очаровательную улыбку:

– Но вы останетесь здесь. Вместе. Навсегда.

А ведь это и означает, что мы умрем!

Я хотел остановить ее, однако руки будто налились свинцом. Случались моменты в моей жизни, когда казалось, что такому неудачнику, как я, лучше и правда исчезнуть раз и навсегда, однако сейчас моих колен касалась голова Джулиуса – того, кто пережил смерть и не перестал быть человеком. Ради него я должен что-то сделать. Хоть что-то в своей никчемной жизни.

Я зажмурился, не замечая, как смерзаются ресницы от выступивших на них слез. В груди, там, где по ночам мерещилась зияющая рана, зародилось тепло, почти жар. Он поднимался вверх, расправляя огненные крылья, и я поднялся вслед за ним, выпрямившись на подгибающихся ногах. Лед скрипел на одежде, с волос осыпался серебристый сияющий иней. Я разомкнул губы и сделал глубокий вдох. Жар подкатил к горлу, охватил его, хлынул дальше, к рукам, заставляя кровь циркулировать, а меня – застонать от покалывающей боли. Я не понимал, что происходит, но чувствовал себя фениксом, восстающим из пепла.

Дафна замерла в дверях и медленно обернулась. Красные губки удивленно приоткрылись, в глазах на миг отразилось рыжее пламя, которого не существовало в действительности. Однако я ощущал его внутри себя, как иные ощущают любовь. Это было жгуче, мучительно и приятно.

– Не может… – Женщина прикоснулась ко рту острым коготком. – Все это время…

Она отступила на шаг и вдруг расхохоталась как сумасшедшая.

– Точно! Разве это не очевидно? – смеялась она, и гладкие черные волосы покачивались у лица в такт сотрясающимся плечам. – Прекрасно! Просто чудесно!

Рука моя сама собой поднялась, тепло скользнуло по ней к кончикам подрагивающих пальцев. Дафна перестала смеяться и нырнула в темноту.

Я не стал ее преследовать, ибо даже в таком странном состоянии понимал: есть более важное дело, ждущее моего участия. Опустившись на колени, я с замиранием сердца приложил горячую ладонь к щеке Джулиуса, чувствуя, как от прикосновения сбегают по коже холодные капли.

– Джулиус… – Из горла вырвался сдавленный всхлип, которого я даже не заметил. – Джулиус.

Тот пошевелился, прижимая лицо к моей руке. Жар в груди утихал, сворачиваясь под сердцем пушистым котом, и я щедро делился остатками тепла с другом. Подумать о том, что произошло, можно позже.

Олдридж приоткрыл глаза, окидывая меня замутненным взглядом человека, только что видевшего красочный сон. Вот он наконец узнал меня и вымученно улыбнулся краешком посиневших губ:

– Слишком… горячо.

Глаза его снова закрылись, он вздохнул и погрузился в сон. На сей раз не грозящий перерасти в смертельное забытье. Меня же пробрала дрожь, холод вокруг снова начал сужать круги, и я, сцепив зубы, взвалил компаньона на себя и понес к выходу.