Джуна

В чем причина подобных поисков? Отнюдь не всегда люди хотят убежать из настоящего, потому что оно страшит или отвращает. Иногда стремятся в прошлое или в будущее, потому что краски там кажутся ярче красок окружающего мира, звуки мелодичнее, и человек обогащается, проникая туда мыслями и душой.

Случай Джуны сложнее. Ореол легенды окружил ее имя. Ее деяния будоражат умы. Ее способности вызывают благоговейный трепет или безотчетный ужас. И притом сама Джуна, при всей своей целеустремленности, работоспособности и непреклонности в определенные моменты, человек, несомненно, романтичный. Она остро чувствует собственную неординарность. Разнообразные таланты и способности (а она не только целительница, провидица, но и поэт, художник) рисуют перед ее внутренним взором живописные картины других миров, других времен.

Джуна инстинктивно перебирает возможности, примеривает судьбы, страны, тысячелетия. Ведь она — маг. А мы помним: происхождение мага должно быть чудесным. Только есть ли нужда проникать в древнюю Ассирию? Происхождение ее и вправду необыкновенно, хотя искать следует не там.

Здесь можно различить как бы два уровня необычного: один — более приземленими, прочитываемый через нашу повседневность; второй — более возвышенный, напрямую связанный со священной историей человечества.

Отец Джуны прибыл в Советский Союз из Ирана. Тут он женился, тут работал экономистом, тут родились его дети. Однако следует вспомнить, что в те годы иностранцы (за исключением деятелей коммунистического и рабочего движения) были у нас редкими гостями.

Но куда более была удивлена сама Джуна, много позже узнав, что полная фамилия отца Бит-Сардис (по-русски «Дом Сардиса»), фамилия, удостоверяющая, что он один из отпрысков знаменитого рода царей и жрецов.

В Библии есть эпизод, повествующий о том, как, находясь на острове Патмос, Иоанн услышал позади себя громкий голос, который говорил: «То, что видишь, напиши в книгу и пошли церквам, находящимся в Асии: в Ефес и в Смирну, и в Пергам, и в Фиатиру, и в Сардис, и в Филадельфию, и в Лаодикию».

О чем же следовало оповестить церковь в Сардисе?

«И Ангелу Сардийской церкви напиши: так говорит имевший семь духов Божиих и семь звезд: я знаю твои дела: ты носишь имя, будто жив, но ты мертв.

Бодрствуй и утверждай прочее близкое смерти: ибо Я не нахожу, чтобы дела твои были совершенны пред Богом Моим.

Вспомни, что ты принял и слышал, и храни, и покайся. Если же не будешь бодрствовать, то Я найду на тебя, как тать, и ты не узнаешь, в который час найду на тебя.

Впрочем, у тебя в Сардисе есть несколько человек, которые не осквернили одежд своих и будут ходит со мною в белых одеждах, ибо они достойны.

Побеждающий облечется в белые одежды; и не изглажу имени его из книги жизни, и исповедаю имя его пред Отцем Моим и пред Ангелами Его».

Видимо, одним из тех, кто ничем не осквернил одежд своих, был отец Джуны. Много позже, уже после того, как он умер, он являлся дочери, облеченный в странные сияющие одеяния, помогал ей, если она испытывала трудности, беседовал подолгу. Но о том — в свое время...

Возвращения через века и пространства

Определенная странность, связанная с происхождением Джуны, проглядывает и в судьбе всей ее семьи. Предки отца жили в прошлом веке в Иране на берегу озера Урмия. Когда ассирийцы искали новые места для жизни, они появились в России. Одно из сел на Кубани, которое они основали и где жила в детстве Джуна, тоже называется Урмия. Выходит, что спустя долгое время, преодолев огромные пространства, отец Джуны оказался как бы снова на родине, чудесно перенесенной через границы и годы.

Вспоминая о детстве, Джуна вспоминает и это село, и сохранившиеся там, неподвластные годам, верования и обычаи. Там, наливая кипяток, обязательно предупреждали духов, чтобы те остереглись жара, произносили обязательную фразу: «Шимыт-аля!» Когда сейчас кипит у нее

на кухне самовар, а вокруг стола расположились многочисленные гости — и всем известные, и незнаменитые, — они принимают из рук хозяйки чашки с обжигающим чаем. Наливая его, Джуна не забывает произнести знакомую с детства фразу.

Вспоминает Джуна и прабабушку с материнской стороны, возраст которой перевалил за сто лет. И выступает из полумрака времени фигура очень старой женщины. То она собирает какие-то растения, то, взяв в руку веточку, склоняется над больным (хочется сказать — колдует), нашептывает слова или заклинания, совершает особые движения, должные принести облегчение, избавить от недуга.

Джуна по-детски подражала прабабке. Играла, стараясь следовать ее действиям по возможности точно. И тоже что-то шептала, подыскивая на ходу слова. Может быть, из таких нашептываний, заговоров и приговорок берут начало стихи Джуны, стихи, пришедшие к ней через десятки лет.