Джунгли

Юргис и Онна очень любили друг друга; они ждали долго — без малого два года, и все события Юргис воспринимал в зависимости от того, приближают они или отдаляют его свадьбу. Все его помыслы были сосредоточены на этом; он считался с семьей потому, что к ней принадлежала Онна, и домом он интересовался потому, что в нем будет жить Онна. Даже подлость и жестокость, которые он видел у Дэрхема, мало трогали его, пока они не влияли на его будущую жизнь с Онной.

Будь их воля, они поженились бы немедленно, но тогда пришлось бы обойтись без свадебного пира, а на это не соглашались старики. Их никак не удавалось уговорить. Особенно расстраивалась при одном только намеке на такую возможность тетя Эльжбета.

— Что?! — воскликнула она. — Свадьба под кустом, как у нищих? Нет! Нет!

Эльжбета стояла на страже традиций; когда-то, во времена девичества, она была важной особой, жила в большом поместье, имела служанок и могла бы выйти за богатого, не будь в семье девяти дочерей и ни одного сына. Однако и теперь она не забывала о хорошем тоне и отчаянно цеплялась за старинные обычаи: пусть они стали чернорабочими в Мясном городке — все равно следует вести себя, как подобает людям из порядочной семьи. И стоило Онне завести разговор о том, что можно не устраивать veselija, как ее мачеха не спала потом всю ночь. Напрасно ей твердили, что у них почти нет знакомых. Нет, со временем они обзаведутся друзьями, и тогда те будут осуждать их! Нельзя отказываться от того, что хорошо и правильно, из-за каких-то денег, иначе деньги не принесут добра, пусть они это запомнят. И тетя Эльжбета призывала на помощь деда Антанаса: они оба страшились, что жизнь в новой стране заглушит в душах детей старинные добродетели их родины. В первое же воскресенье вся семья отправилась к обедне, и, как они ни были бедны, тетя Эльжбета сочла необходимым потратиться на покупку гипсовой, ярко раскрашенной группы, изображавшей поклонение волхвов вифлеемскому младенцу. Хотя она была не больше фута высотой, но в ней уместились и алтарь с четырьмя снежно-белыми башенками, и пресвятая дева с младенцем на руках, и цари, и пастухи, и волхвы, преклоненные перед ним. Обошлось это в пятьдесят центов, но Эльжбета чувствовала, что не следует особенно считать деньги, когда они расходуются на такую покупку: все равно какими-нибудь неисповедимыми путями они потом вернутся. Скульптура выглядела очень эффектно на каминной полке в гостиной, а ведь нельзя же, чтобы в доме совсем не было украшений.

Расходы на свадьбу, конечно, будут возмещены — речь шла только о том, как раздобыть деньги на время. Семья приехала сюда так недавно, что еще не могла рассчитывать на кредит, а занять хоть немного денег можно было только у Шедвиласа. Юргис с Онной проводили целые вечера, подсчитывая расходы и прикидывая, когда же, наконец, они смогут пожениться. Было ясно, что на приличную свадьбу им понадобится не меньше двухсот долларов, и хотя Мария и Ионас готовы были дать взаймы весь свой заработок, все же, чтобы собрать такую сумму, требовалось четыре-пять месяцев. Поэтому Онна стала подумывать о том, чтобы устроиться на работу. Даже при самой скромной удаче, говорила она, это сократит срок ожидания по крайней мере на два месяца. Они совсем было стали привыкать к этой мысли, как вдруг, словно гром с ясного неба, на них обрушилась беда, похоронившая все их надежды.

Неподалеку от них жила еще одна литовская семья, по фамилии Маяушкис, — старуха вдова со взрослым сыном; наши друзья вскоре познакомились с ними. Однажды вдова пришла к ним в гости. Разговор, естественно, зашел о поселке и его истории, и тут бабушка Маяушкиене — так называли старуху — наговорила таких ужасов, что у них кровь застыла в жилах. Старухе, морщинистой и иссохшей, было уже за восемьдесят; шамкая беззубым ртом, она рассказывала одну мрачную историю за другой, и слушателям начинало казаться, что перед ними сидит старая колдунья. Бабушка Маяушкиене видела на своем веку столько бед и несчастий, что они стали для нее чем-то привычным. О голоде, болезнях и смерти она говорила так, как другие говорят о свадьбах и праздниках.