Джунгли

И снова наступила тишина. Это было ужасно, как в кошмаре, когда под ногами разверзается земля и чувствуешь, что летишь в какую-то бездонную пропасть. Словно при вспышке молнии, они увидели, что сделались жертвами безжалостной судьбы, что их загнали в угол, поймали в ловушку, обрекли на гибель. Чудесное здание их надежд рухнуло. А старуха все говорила и говорила. Они жаждали, чтобы она замолчала, но ее голос продолжал звучать, словно карканье зловещего ворона. Юргис сжал кулаки, и капли пота выступили у него на лбу, у Онны перехватило дыхание. Внезапно тетя Эльжбета нарушила тишину воплем, а Мария начала ломать руки и причитать:

— Ai! Ai! Bêda man![16]

Разумеется, все их протесты были бесполезны. Бабушка Маяушкиене сидела перед ними, как олицетворение неумолимой судьбы. Да, конечно, это нечестно, но при чем тут честность? И, конечно, они этого не знали. Все дело так специально и устроено, чтобы они не знали. Но так записано в купчей, и тут уж ничего не поделаешь — они сами увидят, когда придет время.

Избавившись, наконец, от гостьи, они провели всю ночь в сетованиях. Проснулись дети; почувствовав что-то неладное, они подняли крик, и их никак не удавалось успокоить. Утром большинство взрослых, разумеется, отправилось на работу — бойни ведь не остановятся из-за их несчастий; но Онна с мачехой ровно в семь часов уже стояли у дверей конторы агента. Да, сказал он им, когда пришел, совершенно верно, они должны платить проценты. Тут тетя Эльжбета разразилась столь громкими упреками и протестами, что прохожие начали останавливаться и заглядывать в окна. Агент был, как всегда, воплощением кротости. Он сказал, что глубоко опечален случившимся. За долги всегда полагается платить проценты, и он думал, что они об этом знают, иначе обязательно поставил бы их в известность.

Они ушли, ничего не добившись. Онна отправилась на бойни, в полдень встретилась с Юргисом и передала ему разговор с агентом. Юргис отнесся к ее словам равнодушно. К этому времени он уже со всем примирился — так, видно, суждено, как-нибудь они справятся. «Я буду больше работать», — сказал он, как всегда. Со свадьбой нужно повременить, а Онне, возможно, все-таки придется поступить на какую-нибудь фабрику. Тут Онна сообщила, что тетя Эльжбета решила устроить на бойне и маленького Станиславаса. Несправедливо, чтобы Юргис и Онна содержали всю семью, надо, чтобы и семья тоже чем-нибудь помогала себе. Раньше Юргис и слышать не хотел об этом, но теперь он только нахмурил брови и задумчиво кивнул головой, — пожалуй, другого выхода нет, им всем придется пойти на жертвы.

В тот же день Онна начала искать место, а вечером вернулась Мария и сказала, что она познакомилась с девушкой по фамилии Ясайтите, подруга которой работает в упаковочном цехе у Брауна и может устроить туда Онну; только надзирательница там из тех, что берут подарки: если не сунуть ей десятидолларовую бумажку, то ничего не выйдет. Теперь это Юргиса не удивило, он только спросил, сколько там платят. Начались переговоры; вернувшись, Онна рассказала, что она как будто понравилась надзирательнице и та, хотя и не наверно, обещала поставить ее обшивать окорока холстиной. На этой работе можно заработать до десяти долларов в неделю.

— Столько и надо дать надзирательнице, — сказала Мария, посоветовавшись со своей подругой, и вся семья начала взволнованно совещаться. Упаковочный цех помещался в подвале, и Юргису очень не хотелось, чтобы Онна работала в таких условиях, но зато работа легкая, а сразу все хорошо не бывает. И в конце концов Онна снова отправилась к надзирательнице, сжимая десятидолларовую бумажку, которая жгла ей руку.

Тем временем тетя Эльжбета сводила Станиславаса к священнику и получила бумагу, свидетельствовавшую о том, что он на два года старше, чем был на самом деле, и с этой бумагой мальчик отправился искать счастья. Как раз в это время у Дэрхема ввели новый замечательный автомат, наполняющий банки топленым салом, и когда дэрхемовский полисмен заметил напротив табельной мальчика с бумагой в руках, он усмехнулся про себя и впустил его, покрикивая: «Czia! Czia!»[17] Станиславас пошел по коридору с каменным полом, поднялся по лестнице и попал в освещенную электричеством комнату, где работали автоматы, наполнявшие банки салом. Сало изготовлялось этажом выше, и сюда оно поступало в виде отдельных струек, похожих на хорошеньких, извивающихся, снежно-белых змеек с неприятным запахом. Струйки эти были разных размеров, и, после того как выливалось определенное количество сала, оно автоматически переставало течь, удивительная машина поворачивалась, подставляя банку под другую струю, и так далее, пока банка не наполнялась до краев, — тогда автомат утрамбовывал сало и сглаживал его поверхность. Таким образом, для того чтобы наполнять салом по нескольку сот банок ежечасно, требовалось всего два человека — один должен был уметь каждые несколько секунд ставить на определенное место пустую банку, а другой — уметь снимать с определенного места полную банку и переносить ее на лоток.