Джунгли

Всему виною была Мария Берчинскайте. Мария принадлежала к тем алчущим душам, которые самозабвенно цепляются за одежды уходящих муз. Весь день она пребывала в каком-то восхитительном опьянении, а теперь оно покидало ее, и она не хотела с этим мириться. Душа Марии кричала словами Фауста: «Остановись, ты прекрасно!» Мария твердо решила удержать это состояние — все равно чем, пивом ли, криками, музыкой или плясками. И она пускалась в погоню за ним, но не успевала тронуться в путь, как тупость этих проклятых музыкантов, так сказать, сбивала ее колесницу с дороги. Всякий раз Мария издавала вопль и бросалась на них, грозя кулаками и топая ногами, багровая и косноязычная от ярости. Напрасно пытался защищаться перепуганный Тамошус, ссылаясь на слабость плоти, напрасно увещевал пыхтящий и отдувающийся Иокубас, напрасно умоляла тетя Эльжбета. «Szalin! — визжала Мария. — Palauk! Isz Kelio![6] За что вам деньги платят, чертовы дети?» И в страхе оркестр снова начинал играть, а Мария возвращалась на свое место и принималась отплясывать.

Только она одна поддерживала теперь праздничное настроение. Волнение Онны не угасло, но остальные женщины и большинство мужчин устали, лишь сердце Марин было неукротимо. Она тащила за собой танцоров. То, что раньше было кругом, превратилось в грушу, а на месте черенка была Мария; она тянула левого соседа, толкала правого, кричала, притопывала, распевала — поистине вулкан энергии. Порою кто-нибудь, входя или выходя, оставлял дверь открытой, и холодный ночной воздух врывался внутрь. Проносясь мимо, Мария ногой толкала дверную ручку, и — бах! — дверь захлопывалась. Один раз это привело к небольшой катастрофе, жертвой которой пал Себастьянас Шедвилас. Трехлетний Себастьянас бродил но комнате, самозабвенно прильнув ртом к горлышку бутылки с жидкостью, известной под названием «шипучки» — розовой, ледяной и восхитительной. Когда он проходил мимо двери, его с размаху ударило створкой, и вопль, последовавший за этим, заставил танцующих остановиться. Мария, которая по сто раз на день грозила разорвать всех в клочки, но заплакала бы над раздавленной мухой, схватила маленького Себастьянаса на руки и чуть не задушила его поцелуями. Оркестр успел отдохнуть и подкрепиться, пока Мария мирилась со своей жертвой, а потом, усадив ее на стойку, поила из кружки пенящимся пивом.

Тем временем в другом конце комнаты тревожно совещались тетя Эльжбета, дед Антанас и самые близкие друзья семьи. Случилась беда. Свадебный пир основывается на договоре, неписанном, но тем самым еще более для всех обязательном. Гости вносили, кто сколько мог, но каждый всегда знал, сколько от него ожидают, и старался дать побольше. Однако, с тех пор как они приехали в чужую страну, все изменилось — словно люди вдохнули здесь какой-то разлитый в воздухе невидимый яд; и прежде всего этот яд подействовал на молодежь. Молодые люди приходили гурьбой, наедались до отвала, а затем трусливо удирали. Один выбрасывал шляпу другого за окно, оба выходили подобрать ее, и больше их уже никто не видел. Иногда они уходили открыто, целой компанией, поглядывая на хозяев и нагло посмеиваясь. А некоторые — и это было хуже всего — толпились у стойки и напивались за счет устроителей пира, не обращая ни на кого внимания и делая вид, что они либо уже танцевали с невестой, либо собираются сделать это позднее.

Так было и на этот раз, и семьей овладевало отчаяние. Они устроили эту свадьбу с таким трудом и вошли в такие издержки! Онна стояла рядом, и в глазах ее застыл ужас. Как преследовали ее эти страшные счета — они терзали ее днем и лишали покоя ночью. Часто по дороге на работу она высчитывала и складывала в уме: пятнадцать долларов за помещение, двадцать два с четвертью за уток, двенадцать музыкантам, пять в церковь, да еще за молитву пресвятой богородице и так без конца! И страшнее всего — чудовищный счет, который еще должен был представить Грайчунас за выпитые в этот вечер пиво и водку. Хозяин пивной никогда заранее не называл точной суммы, а потом он приходил к вам и, почесывая в затылке, всегда говорил, что выпили больше, чем он предполагал, но зато он сделал все от него зависящее — никто из ваших гостей не остался трезвым. Можно было не сомневаться, что он безжалостно обдерет вас, будь вы даже лучшим из его многочисленных друзей. Он начинал наливать вашим гостям пиво из наполовину полного бочонка, потом выкатывал второй, наполовину пустой, а в счете указывал два полных. Он обещал поставить пиво определенного качества по определенной цене, но на деле вам и вашим друзьям подавали какое-то неописуемое пойло. Вы могли, конечно, протестовать; но не добились бы ничего, только испортили бы себе вечер; не помог бы даже и суд, проще было бы сразу обратиться к самому господу богу. Хозяин пивной был связан со всеми политическими заправилами округа, а узнав однажды, что значит не поладить с такими людьми, вы набирались ума и платили столько, сколько он с вас требовал, и при этом помалкивали.

* * *