Джунипер. История девочки, которая появилась на свет слишком рано

Гвен взяла у акушерки крошечный кровавый комок. Она «распеленала» нашу дочь, положила ее на грелку и засунула в пакет до шеи, чтобы предотвратить потерю тепла и влаги. Гвен вытирала, как мама-кошка вылизывает котенка, но более нежно, чтобы не повредить кожу ребенка. Наша дочь превратилась из темно-синей в темно-красную. Гвен зажала крошечную зеленоватую пуповину между большим и указательным пальцем и почувствовала, как та пульсирует. Она насчитала семнадцать ударов за шесть секунд.

«Пульс сто семьдесят», — прокричала она. Сильный — это хороший знак.

Ребенок пытался дышать, но ее легкие не были к этому готовы, а мышцы были слишком слабы. Через стетоскоп ее дыхание слышалось скрипучим и грубым. Специалист поместила трубку толщиной со спагетти ей в рот и протолкнула в грудную клетку. В трубку она налила молочную жидкость. Специалист подключила ребенка к маленькому переносному аппарату ИВЛ, который поставлял кислород под постоянным давлением. Затем она начала стучать пальцем по отверстию в трубке, чтобы отрегулировать дыхательный ритм. Грудь младенца начала механически вздыматься.

Ее вес составлял 570 г, а рост — 28 см. Это рост куклы Барби.

Я все еще таращилась на космическую лампу над головой, когда кто-то положил передо мной листок бумаги и штемпельную подушечку и попросил оставить отпечаток пальца.

На бумаге были все еще сырые отпечатки ступней, каждый из которых был длиной два с половиной сантиметра. Поразительное доказательство того, что она была с нами.

«Мой ребенок, — все повторяла я, — мой ребенок, мой ребенок».

Я увидела, как Гвен увозит инкубатор. Внутри его было что-то темное и размытое в слишком большой шапочке. Том посмотрел сначала на меня, а потом на ребенка.

«Иди за ней, — сказала я. — Пожалуйста, иди».

Том: «она была произведением, созданием…»

Я ехал на лифте, погруженный в свои мысли. Меня лихорадило. Был ли со мной в кабине кто-то еще, я не заметил. Когда двери открывались и закрывались, звучала запись детских голосов, но я ее не слышал. Я думал о моменте рождения Нэта и Сэма и о цунами, которое накатилось на меня, когда я впервые их увидел. Но оба моих сына весили более трех килограммов; они были пухлыми и громко плакали.

В операционной я мельком увидел свекольно-красную кожу моей дочери, ее похожие на тростинки ручки и ножки, сморщенное и злое лицо гомункула. Недобрая мысль пришла мне в голову. Помимо этих деталей я ничего не запомнил из ее внешности. Я видел фотографии таких микромладенцев, и они пугали меня.

Вдруг я не смогу почувствовать к ней нежность? Вдруг я не смогу воспринимать ее как свою дочь?

«Шестой этаж», — объявил один из детских голосов.

Двери лифта открылись. Судя по указателю, мне нужно было идти направо, к закрытой двери. Я нажал на кнопку домофона, и администратор впустила меня. У меня было чувство, что я захожу в зону биологической опасности.

«Вам сюда», — сказала она, ведя меня сначала за угол, а затем по еще одному коридору. Она прижала свой бейдж к сенсорному датчику и открыла вторую дверь, оставив меня на пороге большого помещения, которое, казалось, было описано в одном из научно-фантастических романов. Вдоль стен стояла дюжина инкубаторов, внутри каждого из которых было крошечное существо, соединенное проводами с нависающими над ним аппаратами. Пикала тревожная кнопка, мигали красные и желтые лампочки. Некоторые инкубаторы были закрыты, а сверху на них были накинуты лоскутные одеяла. Внутри виднелись очертания пациентов, свернувшихся в клубочек и спящих. Другие инкубаторы были открыты: их продолговатые крышки вздымались в воздух, а команды людей в медицинской одежде толпились вокруг их извивающихся обитателей.

Медсестра сказала, что мне нужно продезинфицировать руки, прежде чем войти. Она пояснила, что у недоношенных младенцев практически нет иммунной системы. Микробы могут убить их. У раковины я снял обручальное кольцо и выдавил жидкое мыло на руки. В другом конце помещения я видел медсестру и неонатолога, которые принесли нашу дочь. Они стояли, наклонившись над одним из открытых инкубаторов.

Пока я шел к ним, мне казалось, что комната кружится и раскачивается. Все словно замедлялось и ускорялось. Я заставил себя подойти к инкубатору и заглянуть внутрь. Она лежала голая на листе полиэтиленовой пленки, постеленной на наволочку и одеяло. Ее голова была на чем-то вроде изогнутой подушки, а руки торчали в разные стороны с растопыренными пальцами. Пленка, запятнанная кровью, смялась, когда медсестра подняла нашу дочь, чтобы измерить обхват ее живота.

— Можете написать шестнадцать в графе «обхват»? — сказала Гвен кому-то.

— Обхват?

— Да.

Меня трясло, не переставая. Когда медсестры прикасались к ней, их руки казались гигантскими. Кожа нашей дочери напоминала папирус, а под ней я видел паутину вен, которая тянулась вдоль рук к кистям и длинным пальцам.