На унитазе был закреплен пластиковый контейнер, в который должна была стекать моя кровь. Она выходила сгустками, каждый из которых напоминал часть тела ребенка. Я боялась смотреть на это. Я не могла допустить, чтобы моя дочь вышла из меня по кусочкам в больничном туалете, поэтому я переместилась на пол.
Сначала я лежала на спине, потом встала на колени, согнулась и снова легла на спину. Моя дочь меня не слушала. Возможно, все дети так себя ведут. С ними тяжело. Если она выпадет из меня на грязный кафельный пол, что я буду делать? Мы были так одиноки. Том был в какой-то нелепой экспедиции. Медсестры занимались тем, чем обычно занимаются медсестры, пока не зовут на помощь доктора.
«Малышка, пожалуйста, успокойся», — шептала я.
Я схватилась за стойку с капельницей, сжала зубы и закричала: «Пожалуйста, малышка, ты в безопасности. Засыпай».
В дверном проеме показалась медсестра.
— Что бы я чувствовала, если бы из меня выходили ее ноги? — спросила я ее. — Потому что я чувствую именно это.
— Нет, дорогая, — ответила она, — этого не может быть.
Она снова ушла.
Том: двадцать четыре часа между жизнью и смертью
Я услышал крики еще до того, как открыл дверь.
Келли спросила, почему меня так долго не было и почему боль никак не утихает. Я хотел сказать ей, что все будет хорошо, но это звучало бы глупо. Я нажал на кнопку вызова медсестры, вытер Келли лицо влажным полотенцем, убрал ей волосы с глаз, налил в чашку немного сливового сока и помог сделать глоток. Мы не ходили на обучающие занятия по методу Ламаза, но я помнил некоторые техники еще с рождения Нэта и попытался убедить Келли дышать вместе со мной. Она паниковала.
«Это ненормально, — все время повторяла она. — Что-то не так. Что-то не так. Я точно знаю».
Нахлынула следующая волна спазмов. Она схватила мою руку. Вскоре ее глаза закрылись, рот исказился, а лицо становилось все более напряженным, пока Келли не закричала. Теперь она сжимала мою руку мертвой хваткой и дергала ее так, словно хотела вырвать. Наконец в дверях показалась медсестра. Она была раздражена. Почему же я не дал своей жене сливовый сок?
Мы указали ей на открытую бутылку и попросили снова взглянуть на монитор. Сестра вздохнула. Никаких признаков схваток.
«Вы уверены? — спросила Келли. — Он точно работает?»
Сестра ответила, что оборудование в порядке. Келли снова попросила морфин и поинтересовалась, можно ли отправить сообщение врачу. Медсестра ответила, что в этом нет необходимости. По ее словам, все должно было наладиться, когда подействует сливовый сок.
После того как она вышла, на Келли накатила очередная волна спазмов. В перерыве между ними я побежал на пост медсестер и сказал, что что-то определенно не в порядке, несмотря на показания на мониторе. Я настоял на том, чтобы она немедленно вызвала врача.
В итоге к нам пришел молодой резидент. Увидев, как мучается Келли, он натянул на руку резиновую перчатку и стал осматривать шейку матки. Келли плакала и хватала ртом воздух. Она попросила не делать ничего, что могло бы нанести вред ребенку, на что он попросил не двигаться и ровно дышать.
«Пожалуйста, будьте осторожны, — повторяла Келли. — Пожалуйста, будьте осторожны. Будьте осторожны».
В палате было темно, но света в коридоре хватило, чтобы я мог заметить удивление на его лице. Медсестра тоже его заметила. Скоро должно было начать светать. Келли кричала уже более двух часов.
Пришел другой резидент, более опытный. После того как она осмотрела Келли, выражение удивления отразилось и на ее лице.
— Нам придется отвезти вас в операционную, — сказала она.
Келли дышала так тяжело, что казалось — она вот-вот умрет.
Двадцать четыре недели. Нам говорили, что у ребенка не будет шансов выжить, если он родится до двадцати четырех недель.
Нашей дочери было двадцать три недели и шесть дней. Келли умоляла врача сделать все возможное, чтобы отложить роды.
— Введите меня в кому, — сказала Келли, — и разбудите, когда ребенок подрастет.
Врач покачала головой.
— Амниотический мешок выходит, — сказала она. — Я чувствую две пинающиеся ноги.
Как Келли и говорила.
— Не можете ли вы зашить меня? — просила Келли. — Подвесьте меня вниз головой, только не дайте моему ребенку родиться так рано.
Мне было мучительно слушать это.
Лучше, чем кто-либо, я знал, как сильно эта женщина хотела стать матерью.
Однако я никогда не видел, чтобы она показывала это так открыто, с таким отчаянием.
Мягким голосом врач объяснила, что наша дочь настолько хрупка, что экстренное кесарево сечение — единственный выход в данной ситуации. Она выходила ножками вперед. Ее тело застряло в родовых путях, и, как сказала врач, кровяные сосуды в ее голове могли разорваться.
— Мне жаль, дорогая, но нам нужно ехать, — сказала она.