Джунипер. История девочки, которая появилась на свет слишком рано

Медсестра посоветовала нам не надеяться слишком сильно. «Никогда не доверяйте недоношенному младенцу», — сказала она.

Друзья не знали, какую открытку нам отправлять. Радовались мы или скорбели? Мы и сами не знали.

«Поздравляем!» — говорили люди, но это казалось не совсем уместным.

Друзья и коллеги заполнили наш холодильник каннеллони и лазаньей. Они не спешили дарить подарки по случаю рождения ребенка, не будучи уверенными в том, что они могут пригодиться. В разговоре создавалось впечатление, что каждый из них знал кого-то, кто родился весом в полкило и прожил удивительную жизнь. Жена коллеги Тома. Отец официантки. «Когда вам можно будет забрать ее домой?» — спрашивали нас знакомые, и этот вопрос всегда больно нас жалил.

Младенцы, весившие всего двести пятьдесят граммов, выживали, а наша дочь весила вдвое больше. Однако срок, на котором родился ребенок, а не его вес, был основным критерием того, выживет ли он. Наша дочь родилась настолько рано, что спасать ее согласились бы не в каждой больнице. Если бы она появилась на свет неделей раньше, врачи нашей больницы отказались бы от нее.

В большинстве стран спасение такого ребенка было бы невозможным, а в некоторых это вообще было запрещено.

Когда малышке было четыре дня, меня выписали. Том катил меня в кресле-коляске без ребенка на руках, без воздушных шариков. Я плакала.

«Это чудо», — говорили люди. Я благодарила их, сжимала зубы и думала: «Через год посмотрим, чудо ли это».

Том: абсолютная любовь исцеляет?

Келли наконец-то заснула. Она ворочалась, а лицо ее было напряжено от тревоги. Я не мог спать, одновременно мучаясь от ужаса и головокружения. Мне нужно было убедиться в том, что наша дочь, которой было несколько дней от роду, все еще жива.

Мне хотелось поверить, что она никогда не умрет.

Поэтому я отправился в отделение интенсивной терапии и там долго стоял рядом с ее инкубатором, пытаясь смириться с тем, с чем нельзя было смириться.

Она унаследовала у матери упорство. Генетически это было невозможно, так как в ней не было ДНК Келли, но это была правда.

Медсестры поговаривали о том, какая она грозная. Когда одна из сестер, делая нашей дочери эхокардиограмму, проводила датчиком ультразвука по ее впалой грудной клетке, маленькая ручка ребенка потянулась к датчику и схватила его. Медсестра попыталась убрать руку, но та ее не разжимала.

«Ого, — сказала сестра, — да она сильная».

Рука моей дочери была тонкой, как карандаш. На ней не было ни жира, ни мышц. Тем не менее она пыталась соперничать с человеком, который был в сотню раз больше ее.

Битва за имя малышки была в самом разгаре. Я не одобрил предложенное Келли имя Сойер, а она забраковала мои варианты: Элизабет, Миранда и Катарина, сказав, что это «старушечьи имена». На тот момент мы называли ее «Орешек», «Картофелина» или «Татертотс»[11].

Пока я стоял рядом с ней той ночью, я видел, как ее глаза вращались под закрытыми веками. Я читал, что у недоношенных младенцев есть фаза быстрого сна. Мне было интересно, снится ли ей что-либо, ведь она еще ничего в мире не видела. Возможно, малышка представляла, что плавает в матке, в тепле и безопасности, слушая сердцебиение своей матери и приглушенный звук ее голоса. Она находилась на пороге самоосознания. Все в ней казалось загадочным и внеземным.

Я был счастлив наблюдать за тем, как она дышит.

Я был в плену странных заблуждений. Умом я понимал, какие опасности грозили моей дочери.

Но я полюбил этого ребенка, и сама мысль о том, что мы с Келли можем ее потерять, несмотря на все, через что нам пришлось пройти, казалась слишком жестокой. По этой причине я окутал реальность тонкой вуалью фантазии.

Как и моя дочь, я был слеп.

То, что она дышит, было выдумкой. Малышка не дышала. За нее это делал аппарат. Мне было легко закрыть на это глаза. Я был еще не готов думать о том, что эти маленькие пациенты ни при каких условиях не смогли бы выжить самостоятельно.

Это были не совсем похожие на людей человеческие существа, одеяльцем для которых служила искусственно созданная темнота, а колыбелью — инкубаторы.

Келли слишком хорошо все понимала и видела. Ее преследовали ночные кошмары, а утром ей было тяжело встать с постели. Она старалась сохранять оптимизм, но осознание реальности вводило ее в парализующее отчаяние. Ей было невероятно больно входить в отделение интенсивной терапии. Каждый раз слушая, что говорят врачи, ей хотелось убежать.