Когда солнце вставало и здание больницы начинало таять в жидких объятиях субтропического лета, палата моей дочери оставалась прохладной и темной. Мне нравилась эта темнота. Я начал воспринимать ее как что-то общее ее и мое. Бархатное покрывало скрывало нас от внешнего мира, как плащ-невидимка. Палата была нашим логовом, где мы оба находились в зимней спячке, чтобы потом превратиться в других существ. Темная звезда, манящая своей одинокой красотой, приглашала нас на орбиту призрачной реальности со множеством возможностей, ряда суперпозиций, которые никогда не менялись. Это было место, где смерть не могла до нас добраться.
Уборщица Мэри каждое утро приходила со шваброй и видела, как я стою над инкубатором и перелистываю страницы книги. Ее одобрительный кивок каждый раз меня смущал.
«Продолжайте, папочка, — говорила она. — Ваша маленькая девочка слушает».
Мы, слава богу, закончили читать первую книгу о Гарри Поттере и уже далеко продвинулись во второй, где говорилось о летающей машине, несправедливом заточении Хагрида, пауках и гигантской змее, высовывающей язык в подземной Тайной комнате. Содержание кислорода в крови Джунипер всегда приближалось к ста единицам, когда я читал о Добби, персонаже, чем-то похожем на нее. Честно говоря, она очень напоминала домового эльфа.
Когда она засыпала, я закрывал книгу, выключал подсветку и рассматривал ее лицо. Теперь, когда отек наконец спал, я видел в ней настоящего ребенка. Я смеялся при виде ее лица, на котором выражение недовольства быстро сменялось удовлетворением и блаженным замешательством. Иногда, когда Джуни спала, я мысленно благодарил Джоан Роулинг за такую чудесную книгу и за то, что она подарила моей дочери первую в ее жизни историю, и притом такую хорошую. Я был практически уверен, что Роулинг поняла бы Джунипер, потому что в ее книгах рассказывалось о ребенке, не знавшем, кто он такой; ребенке, пережившем потери и боль, которые могли сломить его, но не сделали этого; ребенке, который нуждался в защите своих родителей и который побеждал смерть снова и снова.
Теперь, когда мы были в отдельной палате, я подумал, что могу включить Джуни музыку. Я ставил песню «June Hymn» рок-группы The Descemberists, которую пел ей, пока она была в матке. Я включал Джунипер Стиви Уандера, потому что он тоже родился раньше срока, а показатель содержания кислорода в ее крови всегда рос, когда она слышала его воздушный голос.
Я включал ей The Beatles, Rolling Stones, Отиса Реддинга, Арету Франклин, Роя Орбисона, группы Wiko и Weezer.
Я включал ей песни, которые мы с сестрой Брук любили в семидесятые: «Patches», «Signs» и «Joy to the World». Я ставил ей саундтрек к «Мэри Поппинс», но ни Трейси, ни Келли не выносили, когда я включал песню «Feed the Birds», в которой говорилось о пожилой женщине, продававшей пакеты с хлебными крошками, чтобы люди могли кормить голубей, сидящих на ступенях собора Святого Павла. Хотя это была любимая песня Уолта Диснея, моя жена и наша медсестра не выносили ее.
— Она просто бесконечная, — говорила Келли.
— Все эти взмахи крыльями, — комментировала Трейси. — Два пенса за штуку, два пенса за штуку.
— Хватит с нас этих двух пенсов.
Разумеется, я часто включал ей Спрингстина: «Wild Billy’s Circus Story», «Tenth Avenue Freeze-Out», «The Promised Land», «The River», перепетую им песню Тома Уэйта «Jersey Girl», запись живого исполнения «Racing in the Street». Последнюю песню Спрингстин исполнил на одном из концертов летом 1981 года, а Рой Биттан дополнил ее фортепианным соло в конце. Я десятки раз говорил Джунипер, что видел Спрингстина на концертах и что всегда в своих песнях он говорил о том, что было в моей голове, но что я никогда не мог высказать. Я рассказал ей, как встретил Спрингстина после концерта в Саут-Бенде, когда еще был студентом. После окончания шоу мы с друзьями приехали в закусочную, расположенную к югу от города. Когда через несколько минут туда же вошел Спрингстин со своими музыкантами, я набрался смелости, взял в руки записную книжку и попросил их дать мне интервью. Хотя Спрингстин был уставшим, он терпеливо ответил на все мои вопросы и был так вежлив, что даже не прокомментировал того, как от волнения дрожат мои руки. Я рассказал ему, как мы с друзьями постоянно спорили о строчке из песни «Streets of Fire», в которой говорилось о голосе, произносящем в темноте его имя. Голос звучал спереди от Спрингстина или за его спиной?
«Ты слишком много думаешь, парень», — сказал он, смеясь.
Джунипер тоже очень терпеливо слушала все мои истории. Содержание кислорода в ее крови было высоким. Я хотел, чтобы она понимала, почему я водил Нэта и Сэма на концерты Спрингстина с тех пор, как они были в начальной школе, и почему я с таким нетерпением ждал дня, когда посажу ее на плечи, стоя рядом со сценой, и мы будем вместе петь «Thunder Road».