Джунипер. История девочки, которая появилась на свет слишком рано

Келли познакомила Джуни с Бобом Диланом, Элом Грином, Джоном Прайном и Джонни Кэшем. Однажды я зашел в палату и увидел, как она, держа нашего ребенка на руках, поет «Folsom Prison Blues», рассказывая Джунипер, как она застрелила мужчину в Рино, просто чтобы посмотреть, как тот умирает.

Не думаю, что можно любить кого-то сильнее, чем я любил свою жену в тот момент.

Когда Келли не было в палате, я рассказывал Джунипер, как встретил ее маму, когда она была еще в старших классах, и если бы начал встречаться с ней тогда, то меня непременно привлекли бы к уголовной ответственности. Как снова встретил Келли много лет спустя, как мы целовались и каким идиотом я был, так долго избегая ее. Я рассказал и о том, как ее мама мечтала переехать меня на своей машине, и о своем просветлении, и о том, как пытался ее вернуть. Когда Келли шла к алтарю в свадебном платье, она была так прекрасна, что я невольно задался вопросом, а достоин ли я ее.

После того как Джунипер уснула, я вспомнил остальные подробности нашей истории — те, что не для детских ушей. Полуночные поездки к молодой женщине, которая робко ждала меня у окна. Первый поцелуй, который длился девять часов. Выражение ее лица в смотровом кабинете, когда она, испачканная непереваренными ягодами голубики, умоляла меня не дать ей умереть. Кровь. Ночь, когда мы услышали статистику от доктора Жермена и не спали до рассвета, пытаясь понять, какое решение будет правильным для нашей маленькой девочки. Родовую палату, где Келли, после того как нашу дочь увезли, посмотрела на меня и сказала: «Иди за ней».

Джунипер зашевелилась, и я снова взял в руки «Тайную комнату». Мы были готовы к последней главе, где Добби получает свободу после жизни в неволе. Закончив читать ее вечером, следующим утром уже углубились в третью. Показатель содержания кислорода в крови Джуни держался на высокой отметке. Мы читали первую главу второй части, когда кто-то из персонала открыл крышку инкубатора, чтобы сменить ей подгузник. Анна-Мария, физиотерапевт, массировала плечо Джунипер, а потом вдруг повернулась и подвела меня поближе. Джуни слушала мой голос и смотрела в моем направлении, а когда я нагнулся к ней, то услышал тихий скрипящий звук, который исходил из ее рта. Анна-Мария улыбнулась.

«Она с вами разговаривает», — сказала она.

Сорок девятый день жизни!

Ленивый полдень понедельника, никаких новых потрясений, ничего примечательного. Трубки, подключенные к Джунипер, протекли, и Трейси пришлось сменить ей постельное белье. Она попросила меня слегка приподнять ребенка, пока стелила новую простыню. Чтобы сделать это, мне пришлось постараться, ведь нужно было держать еще и трубку дыхательного аппарата.

Трейси суетилась и осталась недовольна результатом, поэтому решила сделать все заново. Через пару мгновений я услышал, как она придвигает ко мне один из высоких стульев.

«Чтобы спина не затекла», — сказала она и исчезла.

Внезапно я осознал, что держу на руках свою дочь, а не просто какой-то живой сверток. Я крепко прижал Джунипер и посмотрел ей в глаза, а она в ответ поглядела в моем направлении.

Я откашлялся и запел. Мой голос был грубым, но Джуни, похоже, не возражала. Эту песню она слышала уже много раз. Стеклянная дверь захлопнулась, а платье Мэри развевалось в ночи[20].

Келли: волшебству — быть!

Я находилась в машине, когда Трейси прислала мне фото с телефона Тома.

Джунипер, завернутая в зеленое одеяло, протянула маленькие ручки вверх, будто махала ими или изображала папу римского. Она выглядела как морщинистый старик. Том был изможден, как и любой другой новоиспеченный отец, впервые держащий на руках свою дочь. Она лежала на его предплечье. Этого момента он ждал целых семь недель.

Я же ждала, когда увижу его с нашим младенцем на руках, целых пять лет, если вести отсчет с того времени, когда мы начали пытаться зачать ребенка. Или девять лет — с нашего первого поцелуя. Или всю свою жизнь, если хотите.

Я ехала в больницу. Времени у меня было предостаточно. С Джунипер все было в порядке, а значит, не было никакой нужды торопиться. Придя в палату, я обняла Тома, сделала семейное селфи и слушала, как он поет нашей дочери песню Роя Орбисона «Blue Bayou». Бурление в трубках, идущих из ее груди, и шум дыхательного аппарата больше не отвлекали меня. Том пел о своей тревоге и одиноком сердце, о том, как копил деньги и работал до изнеможения, только чтобы забрать свою дочь домой, крепко прижать ее к себе и вместе увидеть восход серебристой луны.

«Возможно, я буду счастлив на Блю Бай». «Счастлив» — это такое поверхностное слово. Оно не передавало того, что я чувствовала, находясь в палате.

Мой муж был прекрасен, несмотря на грязную футболку, немытые волосы и срывающийся голос. Я хотела «наполниться» им.