Я захлопнул книгу и погладил Джуни по плечу, пытаясь напомнить ей о том, что нужно дышать. Однако ее сердцебиение замедлилось, а показатель содержания кислорода продолжал снижаться.
Это было практически то же самое, что смотреть, как она падает с крыши небоскреба.
Услышав тревожный сигнал, Трейси примчалась вместе с командой специалистов по дыханию. Я отошел, освобождая им место, в то время как они включили свет, сняли крышку инкубатора, приподняли Джунипер, надели на ее рот и нос маску и стали сжимать дыхательный мешок, пытаясь наполнить ее легкие воздухом. Они хлопали ее по спине и кричали.
Менее шестидесяти, менее пятидесяти…
Глаза Джуни были открыты и изучали лица медсестер. Искала ли она меня? Ее кожа, которая была розовой всего минуту назад, стала синей и постепенно серела.
Сорок…
«Давай, Джунипер! — говорила Трейси. — Дыши! Давай!»
Тридцать…
Я был не в силах дышать. Я хотел отмотать время назад, вернуться во тьму и спокойствие нашей истории.
Двадцать…
«Дыши, Джуни, дыши!»
Джунипер уже была близка к точке невозврата, как вдруг она вернулась к нам. Показатель содержания кислорода начал расти, сердцебиение участилось, а кожа вновь порозовела. Трейси оставалась рядом с ней. Подойдя к инкубатору, я взглянул на свою дочь. Она все еще была с нами.
Теперь, когда Джуни дышала самостоятельно, ее тело пыталось к этому приспособиться.
У нее регулярно случались внезапные остановки дыхания, когда ее легкие замирали, а также эпизоды брадикардии, при которых ее сердцебиение замедлялось. Иногда это происходило до десяти раз в сутки.
Тем же утром, когда мы с Джуни читали последние главы третьей книги, доктор Радж заглянул к нам на обходе и попытался понять, что вызвало такой сильный приступ. Ей уже сделали рентген грудной клетки. Доктор Радж указал на большой белый участок на снимке с правой стороны.
По словам врача, с утра у нее либо случился коллапс легкого, либо вокруг легкого скопилось большое количество жидкости, сдавив его и затруднив дыхание.
Доктор рассказывал о том, что предстоит делать дальше, когда его вдруг прервал тревожный сигнал монитора. Сердцебиение Джунипер и уровень кислорода в ее крови снова начали падать. Трейси приподняла ее, снова надела маску и стала сжимать дыхательный мешок.
— У нее приступ брадикардии, — сказала Трейси.
— Дыхание остановилось? — спросил Радж.
— Да.
Трейси держала над лицом Джунипер дыхательный мешок и наблюдала, как индекс сатурации снова приближается к девяноста.
— Джунипер, — сказала она, — да что с тобой такое?
Несмотря на положительные сдвиги, мы знали, что все равно рискуем ее потерять. Кровяной сгусток полностью не рассосался, а лишь уменьшился в размере. Ее легким до сих пор дополнительно требовался кислород, особенно когда внутри грудной клетки скапливалась жидкость. В течение дня уровень кислорода в ее крови несколько раз поднимался, падал и снова поднимался. Медсестры называли это «кислородным танцем», и мы понимали, что, пока она не окрепнет, танец не прекратится.
В тот день мы с Джуни закончили чтение третьей книги, и она была счастлива (или как бы это назвал неонатолог), когда Гарри и Гермиона использовали Маховик времени, чтобы спасти Клювокрыла от казни, а затем забрались на спину гиппогрифа и в ночи полетели спасать Сириуса от дементоров. Смелые истории спасения всегда были моими любимыми в этой серии книг, и я был уверен, что моя дочь слышала это в моем голосе.
За несколько следующих дней мы прочли и четвертую книгу. В темноте я рассказывал Джунипер истории о ее матери. О том, как в детстве она любила лошадей и как в жаркие летние дни ездила верхом в «Баскин-Роббинс» за мороженым.
Я рассказывал ей о случаях из жизни ее братьев, о преклонении Нэта перед Исааком Ньютоном и восхищении Сэма любым булочником, который снабжал его пончиками.
Однажды, когда мы с Келли сидели рядом с Джунипер, мы поделились с ней кратким списком жизненных правил, который мы с мальчиками составили, когда те росли:
1. Никогда не бить копа.
2. Никогда не называть мать «пьяной шлюхой», как однажды сделал один из друзей Сэма, полагая, что это забавно.
3. Никогда не злить Боба Дилана, потому что он напишет о тебе песню, которая будет настолько хороша, что его презрение будет жить вечно.
Чтобы это доказать, я включил ей «Positively Fourth Street».
Когда я уставал от чтения и уже не мог вспомнить неприличных историй из жизни, я читал наизусть первые двадцать страниц «Рождественской песни» Диккенса. Праздники прошли много месяцев назад, но мне было все равно. Я любил аудиокнигу, записанную Патриком Стюартом, и я регулярно включал ее каждый год, начиная с Дня благодарения. Я помнил большие отрывки и мог подражать различным акцентам и голосам, придуманным Стюартом. Это очень нравилось Келли и мальчикам.