Джура

Старший басмач шепнул ему несколько слов и, пока тот отпирал решетку, закрывавшую зиндан, и спускал лестницу, наклонился и крикнул:

— Эй, Джура! Окончились для тебя черные дни несправедливости. Отныне ты свободен, как орел. Вылезай поскорее!

Джура даже не пошевелился. Не мог. Как лежал, привалившись к стене, так и остался лежать. Никогда еще он так страстно не желал смерти басмачам Тагая, как сейчас. Он впервые почувствовал, как может в груди болеть сердце. Будто ему разрубили ребра и просунувшиеся в рану шершавые пальцы мнут сердце. Метко, шайтаны, умеют бить словами. Как раз сейчас он опять мечтал о свободе. Привычное занятие. А чем еще может жить вольный горец в неволе? Без свободы жизнь не в жизнь. Счастлив может быть лишь свободный человек на свободной земле, земле своих предков.

Он, Джура, должен жить, чтобы вырваться на свободу, а свобода ему нужна прежде всего затем, чтобы искупить свой позор перед Козубаем, перед отрядом. Вот об этом он и мечтал сейчас. А эти приехали за ним, чтобы везти на пытку, и выманивают, как сурка из норы. Если он им нужен, пусть идут сюда и попробуют взять. Дешево не дастся.

— Эй, Джура, оглох от счастья, что ли? Если ты не спешишь на свободу, скажи!

Джура быстро сел и пытливо посмотрел на Чжао.

— Чего ты ждешь? — зло спросил Саид. — Чтобы они силой тащили тебя наверх, а ты будешь отбиваться? Тогда и нам достанется. Или ты боишься?

— Скоро и моя очередь… — печально прошептал Чжао.

«Будь что будет», — решил Джура и быстро полез по лестнице, а когда его голова показалась над зинданом, замер. Как поступят басмачи с узниками? Обе его руки задержались на верхней перекладине. Обе рядом, легко связать.

Басмачи почему-то не спешат вязать руки. Они даже не накинули петлю на его шею. Стоят, как киики, и смотрят. В руках у них почему-то нет арканов. И собак не видно.

Таким напряженно-странным взглядом готового на все затравленного зверя был взгляд Джуры, что старший басмач поспешно предупредил:

— Клянусь аллахом, я не вру! Ты свободен, Джура, как ветер.

И тогда Джура не вылез, а одним рывком оказался на краю зиндана. Он стоял и ждал, а грудь жадно вдыхала чистый воздух.

Старший басмач опустил руку в курджум, лежавший у его ног, достал большой нож в богатых ножнах, протянул его Джуре и сказал:

— Возьми, Джура, этот нож — дружеский подарок святого имама Балбака в знак полного к тебе доверия.

Джура жадно схватил подарок и поспешно обнажил нож. Теперь он ждал с ножом в руке. Взгляд его метнулся к винтовке в руках стража. Страж испуганно вскинул винтовку.

— Ну, ты! — сердито крикнул ему старший басмач.

Когда же цепкий взгляд Джуры скользнул по приехавшим басмачам, им стало не по себе.

Джура, сжимая нож в руке, готов был драться с кем угодно… Неужели басмачи не врут и он свободен?

Свобода! Чего же он медлит? Его родина вон за теми снежными горами.

— Я совсем, совсем свободен? — волнуясь, спросил Джура.

— Как птица в небе.

И тогда Джура, все так же сжимая нож в правой руке, ринулся к воротам.

— Куда ты, стой! — донесся окрик.

Джура мгновенно обернулся, готовый к схватке.

— Далеко ли ты уйдешь пешком? Прими этого коня — дар святого имама Балбака и раиса Кипчакбая, освободивших тебя. Что же ты стоишь? Подойди сюда. Прими подарок!

— Как, этого жеребца дарят мне? Ты шутишь!

Старший басмач сам подвел жеребца к Джуре.

— Спрячь нож! Садись верхом!

Джура сунул нож в ножны. Он взял повод из рук басмача и потрепал жеребца по шее. Жеребец захрапел, скосил глаз на Джуру и громко заржал.

Джура схватился руками за седло, чтобы вскочить.

— Не спеши, Джура! — снова крикнул старший. — Этот халат дарит тебе справедливейший раис Кипчакбай. Надень, чтобы на красиво убранном коне ехал красиво одетый джигит.

Джура не знал, что и думать. Он дал надеть на себя халат, расшитый драконами. Точно такой же халат надевал аксакал в торжественные дни.

Старший басмач сунул в руку Джуры камчу с узорчатой ручкой.

Басмачи услужливо подсадили потрясенного Джуру в седло.

— Эй, Джура! Сам раис Кипчакбай удостаивает тебя великой чести и приглашает к себе на плов. Там ты назовешь своих обидчиков и цену своей обиды!

— Где Зейнеб?

— Все в руках аллаха и его верных слуг имама Балбака и раиса Кипчакбая, — промолвил старший басмач. Он сел верхом и весело крикнул: — Айда!

— Айда! — откликнулся Джура.

— Чир-яр! — заорали басмачи.

— Чир-яр! — охотно отозвался Джура, и кавалькада исчезла за воротами.

Если бы Джура и его спутники так не спешили, было бы ему на что поглазеть в городе: по улице катил экипаж, в котором сидел толстяк в странном одеянии с круглым украшением на шапочке, шел караван верблюдов, спешили водоносы, бесновался дервиш, а народу, народу…

Они остановились у резных ворот двухэтажного дома. Всадники спешились во дворе этого дома, обнесенного высоким глиняным дувалом. Во дворе журчал арык, высились тополя и другие невиданные Джурой деревья.

С поклонами открыли слуги перед Джурой одну дверь… вторую. Ковры… подушки… Навстречу вышел толстяк, одетый в яркий шелковый халат.

— Раис Кипчакбай, — шепнул старший басмач.

— Как доехал, друг?