Джура

Уже третий день караван двигался, томясь жаждой: ни одной капли воды не было в сухих бурдюках.

Губы у всех посинели, языки распухли и побелели, и Чжао казалось, что, закрываясь, веки шуршат.

С каждым часом пути тело путников все больше и больше уменьшалось в весе, щеки ввалились.

К вечеру верблюды легли и не желали подниматься, а встав, не хотели идти; когда же на них садились, они падали. Их широко открытые рты и дикие крики пугали седоков. Только один черный двугорбый верблюд, злой и сильный, ушел вперед, и его не могли догнать.

— Серебро, берите с собой серебро! — И Саид взвалил на плечи мешок с серебром. — Близко, близко! — говорил Саид и показывал вперед.

Вдали синела вода озера, и путники побежали, но, выбившись из сил, упали; поднявшись, они увидели, что никакой воды нет, а над песком струится воздух.

Путники опять потащились вперед. Вставали, падали и опять вставали. Тэке плелся за измученными людьми. Но все же Джура не бросил карамультук, а Саид — свое серебро.

Встречались кусты тамариска. Путники пробовали жевать ветки, но это было все равно что жевать солому.

К утру они совсем выбились из сил.

— Вот серебро, — говорил Саид. — Давайте разделим его на три части и понесем. Лучше быть богатым, чем бедным.

— Что толку, — отвечал Джура, — когда за него не купишь и глотка воды в этой безрадостной пустыне!

Каждый вырыл себе углубление в песке. Весь день они лежали без движения под горячим солнцем и бредили.

Ночью сильно похолодало. Они очнулись и потащились дальше. Саид начал отставать. Поняв, что серебра ему не унести, он часть высыпал. Но это очень мало облегчило груз. Тогда Саид высыпал половину всего серебра и воспаленными глазами стал искать примету, по которой он мог бы потом отыскать его, но все барханы были одинаковы. Прошло еще немного времени, и измученный Саид уже не нес, а тащил мешок по песку, и его путь устилался серебром до тех пор, пока оно все не высыпалось.

Впоследствии Джура так и не мог вспомнить, сколько дней или часов они шли вперед по следам черного верблюда. Тэке через каждые пять шагов ложился отдохнуть. На пути нашли труп верблюда. Пробовали съесть по кусочку мяса, но слюны во рту не было, и проглотить мясо не смогли.

Вдали показались деревья. Они доползли до них, но воды и там не было. Неподвижно лежали путники возле деревьев и бредили. Тэке не было с ними. Он куда-то ушел.

Вдруг они услышали свист.

— Буря! — прошептал Саид. — Мы пропали!

Оказалось, что это прилетели бульдуруки.[46] Они сели невдалеке.

— Хоть бы напиться свежей крови! — прошептал Саид.

Джура с трудом поднялся, высек искру, зажег фитиль и выстрелил.

Все трое поползли на четвереньках к убитой птице. Крови они так и не напились, потому что она моментально запеклась.

Ночью Джура очнулся: Тэке лизал ему языком руку. Джура попробовал оттолкнуть его. Шерсть Тэке была мокрая. «Вода!» — хотел крикнуть Джура, но не было сил. Он медленно пополз за Тэке и достиг зарослей тростника. Джура, ломая тростник, бросился к воде. Он упал на живот и жадно пил воду. Отдышавшись, пил снова. Почувствовав прилив сил, он намочил одежду и вернулся к друзьям. Он выжал воду на лица Саиду и Чжао, и они пришли в себя.

К утру они вышли к большому каравану. Карамультук пришлось оставить в кустах, чтобы не вызвать подозрения.

Джура, Саид и Чжао нанялись погонщиками верблюдов. Они согласились работать только за еду.

V

Десять дней они ехали по малонаселенной местности. Стояли последние дни зимы. Похолодало, и шел снег.

Караван ночью вступил на базарную площадь.

Впереди на лошади ехал хозяин. За ним на осле ехал его ближайший помощник — караван-баши.[47] За первым верблюдом величественно шествовали двадцать пять других. Чжао, Саид и Джура ехали во главе следующей части каравана.

Увидев на площади свору собак, Тэке помчался к ним. Серый пес лез в нору из кошм, где лежал старый нищий. Заметив Тэке, пес обернулся и бросился на него, но Тэке сшиб его с ног. Из-под войлочной кошмы донесся слабый стон бредившего человека. Тэке отбросил собаку и влез в нору. Горячим языком облизал он лицо старика, затем выскочил и помчался к Джуре. Тэке визжал и тянул его за полу халата.

— Тэке, чего ты, Тэке? — спрашивал Джура.

А Тэке нетерпеливо взвизгивал и все тянул его в сторону войлочной норы.

Джура слез с осла. Вместе со своими двумя спутниками он разбросал кошмы.

— Здесь какой-то старик, — сказал он и склонился над замерзающим.

Тэке метался, лаял, бросался на собак и лизал лицо старика. Джура и его спутники ничего не понимали. Посовещавшись, они решили ехать дальше, но в это время старик открыл глаза.

Старик радостно и удивленно прошептал:

— Джура, Джура!

— Да ведь это Кучак! — закричал Джура.

Старик с трудом схватил руку Джуры и, прижав к своему лицу, заплакал.

Налетела метель. Снежинки таяли на улыбающихся лицах, и казалось, что люди плачут от радости.

За кишлаком караван остановился на отдых. В заброшенном строении собрались повеселевшие друзья.

Сидя у теплого костра, Кучак и смеялся и плакал.

— Болит? — спросил Джура.