Джура

— Женщины всегда приносят несчастье. Ты велик, Тагай, мы малы. Джура все равно убьет меня, если ты увезешь Зейнеб. Я знаю.

— Старик, я подарю тебе четырех лошадей — прикажи Зейнеб следовать за мной.

После долгого молчания аксакал плачущим голосом произнес:

— Не могу!

Тагай в бешенстве схватил аксакала за тесемку, висевшую на шее, и затянул ее. Глаза у аксакала расширились, вена на лбу вздулась.

— Не можешь? Не можешь? — злобно твердил Тагай.

Вдруг тесемка лопнула, аксакал упал на пол, и в руках у Тагая оказался треугольный матерчатый талисман.

Тагай ножом распорол швы талисмана, достал пожелтевшую от времени бумажку, сложенную в несколько раз, и развернул ее. Его лицо выразило крайнее удивление.

— Старик! — произнес Тагай. — Этот талисман принадлежал великому человеку. Он был правой рукой живого бога Ага-хана, имел право казнить и миловать. Расскажи, как этот талисман попал к тебе. Клянусь, я ничего не сделаю тебе плохого. Скажи мне всю правду о том, когда и как этот талисман попал в твои руки.

Аксакал, прерывая свою речь клятвами, рассказал, что он нашел этот треугольник на шее человека, засыпанного лавиной.

Тагай, выслушав речь аксакала, долго молчал, вчитываясь в бумагу.

— Если бы эту бумагу ты показал пирам, они бы сделали для тебя все. Напрасно ты тогда, раньше, не отдал мне этот талисман. Искандер, я посвящу тебя в тайны истинного учения, и ты станешь моим пасомым.

Аксакал горестно поднял руки вверх:

— Я ничего не понимаю! Бери Зейнеб и уезжай. Кругом слишком много злых духов, и я живу в вечном страхе. Я прикажу Зейнеб ехать с тобой. Но ты, послав утром басмача с Зейнеб вперед, задержись и выстрели в воздух. Все должны видеть, что ты уводишь Зейнеб без моего согласия. Так надо! А Зейнеб я скажу, что по дороге мы ее освободим. Она уедет вперед и не будет знать всего.

— Хоп, — сказал Тагай.

— Но только ты выстрелишь в воздух, Тагай, — помолчав, добавил аксакал.

— Хоп, — ответил Тагай.

— Поезжай с ним, Зейнеб, — сказал аксакал вошедшей девушке, указав рукой на Тагая. — Он возьмет тебя в залог, пока Джура не привезет ему выкуп в Кашгарию. Смирись. Нечем уплатить долг кишлака.

Зейнеб опустила глаза под направленным на нее сердитым взглядом аксакала.

— Иди, а сначала выпей это. — Аксакал подал ей пиалу.

Девушка удивилась, но выпила какой-то напиток.

— Уходи! — Аксакал боялся слез и криков.

Тагай посторонился, и девушка вышла.

Зейнеб провела рукой по своему лицу и только сейчас поняла, что ее увезут из кишлака. Что же делать? Может быть, бежать к Джуре?

Прямо перед ней на тропинке, ведущей к Сауксаю, сидел басмач, окруженный мальчишками, и что-то с увлечением говорил. Девушка поняла, что побег невозможен.

«Надо бежать, несмотря ни на что!»

Зейнеб быстро собрала свои рубахи, платья и платки и связала в узел.

— Надо бежать! — прошептала она и устало склонила на узел голову. — Отдохну — и убегу, — решила она, закрывая глаза, и… крепко заснула.

III

Утром Зейнеб разбудили. У нее болела голова, во рту было горько. Садиться на лошадь она решительно отказалась. Аксакал подошел к ней и прошептал:

— Глупая! Ты снова поедешь на юг, к Сауксаю, к Джуре. Джура освободит тебя. Я уже дал ему знать. Тагай об этом не знает.

Зейнеб с помощью Тагая села на лошадь и весело посмотрела на заплаканные лица родных.

— Не плачь, — шепнула она подбежавшей матери. — Я скоро вернусь.

— Едем, — сказал басмач, направляясь на юг.

Зейнеб обрадовалась и даже ударила коня ногами.

— Успеешь еще! — буркнул басмач.

Возле поворота Зейнеб оглянулась. Аксакал что-то говорил Тагаю, размахивая руками. Конь свернул за выступ скалы, и ей больше ничего не было видно.

Донесся выстрел. Крики. Вскоре из-за поворота тропинки показался Тагай.

— Что там? — спросила Зейнеб.

— Ничего, — сухо ответил Тагай.

К полудню они достигли горного потока, Тагай въехал в воду и направил коня против течения. Конь Зейнеб пошел за ним.

— Нам не сюда! — крикнула Зейнеб, натягивая поводья.

Но басмач, ехавший сзади, ударил ее коня нагайкой.

Поток с ревом мчался ей навстречу по узкой расщелине между отвесными скалистыми стенами. Камни преграждали путь, брызги попадали в глаза. Лошади тяжело шли, борясь с течением и оступаясь на скользких камнях.

— За мной, за мной! — кричал Тагай.

И Зейнеб, которой хотелось направить коня в более мелкое место, где в прозрачной воде виднелись камни, должна была ехать за Тагаем.

— Не подымай ног, коня собьет водой! — кричал Тагай.

Зейнеб послушно опускала ноги в холодную воду.

Они долго ехали извилистым руслом и к ночи достигли истоков ручья. Отвесные скалы и пропасти преграждали им дорогу. Когда Зейнеб уже считала, что пути дальше нет, Тагай по заметным только одному ему признакам находил этот путь. К ночи, перевалив через скалу, они спустились в ущелье и остановились на ночевку. Приказав басмачу и Зейнеб сидеть на месте, Тагай куда-то исчез. Когда он вернулся, измученная Зейнеб уже спала.

Рано утром, еще затемно, Тагай разбудил ее, тряся за плечо:

— Вставай, пора ехать!

— Я уже встала, — отвечала Зейнеб, но не в силах была открыть глаза.

Все ее тело болезненно ныло. Ее знобило.