Джузеппе Бальзамо (Части 1, 2, 3)

— Хорошо! Когда дама проснется, — сказал крестьянин, — будьте спокойны, я замолвлю словечко.

— Прекрасно, только я не могу ждать, пока она проснется.

— Что же делать?

— Разбуди ее, черт подери!

— Я не осмеливаюсь…

— Ладно! Подожди! Я сам ее разбужу.

Человек, который утверждал, что является представителем его величества, поднял длинный хлыст с серебряной ручкой, намереваясь постучать в ставень.

Но вдруг он уронил занесенную было руку, так и не дотронувшись до ставня, так как заметил приближавшуюся карету, которую из последних сил везла крупной рысью тройка усталых лошадей.

— Ах! Быть этого не может! — воскликнул незнакомец.

Его наметанный глаз узнал герб кареты; он бросился вперед с такой скоростью, что ему мог бы позавидовать арабский скакун, которого он хотел купить.

Это была карета с нашей незнакомкой, ангелом-хранителем Жильбера.

Увидев человека, подававшего знаки, форейтор, не уверенный, что его лошади благополучно доберутся до почтовой станции, с удовольствием остановился.

— Шон! Дорогая Шон! — воскликнул незнакомец. — Неужели это ты? Ну, здравствуй, здравствуй!

— Да, это я, Жан, — ответила незнакомка, носившая столь странное имя, — ты что здесь делаешь?

— Черт возьми! Что за вопрос? Жду тебя!

Наш силач вспрыгнул на подножку и, обняв молодую женщину, осыпал ее поцелуями.

Вдруг он заметил Жильбера; тот не догадывался об отношениях между этими людьми и имел вид побитой собаки, у которой отбирают кость.

— Так, а кого это ты подобрала?

— Молодого забавного философа, — отвечала мадемуазель Шон, не думая о том, заденут ее слова Жильбера или польстят ему.

— А где ты его нашла?

— На дороге. Но это к делу не относится.

— Ты права, — отвечал тот, кого звали Жаном. — Как поживает наша старая графиня де Беарн?

— Она чувствует себя хорошо.

— Хорошо, говоришь?

— Да, она приедет.

— Приедет?

— Да, да, да, — повторила мадемуазель Шон, кивая головой.

Во время этого разговора Жан по-прежнему стоял на подножке, а мадемуазель Шон сидела в карете.

— Что ты ей наговорила? — спросил Жан.

— Что я дочь ее адвоката, метра Флажо, что я проезжала через Верден и что мне было поручено моим отцом сообщить ей о начале ее процесса.

— И все?

— Конечно. Я прибавила, что ее присутствие в Париже необходимо.

— А она?

— Широко раскрыла свои маленькие глазки, понюхала табаку, заметила, что метр Флажо — большой человек, и распорядилась об отъезде.

— Великолепно, Шон! Ты будешь моим чрезвычайным послом.

— Позавтракаем?

— Непременно: этот несчастный юноша умирает с голоду. Только побыстрее, хорошо?

— Почему?

— Потому что они уже подъезжают.

— Старая сутяга? Ладно! Лишь бы опередить ее часа на два, чтобы успеть поговорить с господином Мопу.

— Нет, это подъезжает дофина.

— Но дофина еще, наверное, в Нанси.

— Она в Витри.

— В трех льё отсюда?

— Ни больше ни меньше.

— Черт возьми! Это меняет дело. Трогай, кучер, трогай!

— Куда прикажете?

— На почтовую станцию.

— Сударь садится в карету или сходит?

— Я поеду на подножке, трогай!

Карета покатилась, а с ней и наш путешественник, стоя на подножке. Минут через пять карета остановилась около почтовой станции.

— Быстро, быстро, быстро! — приказала Шон. — Отбивных, жареного цыпленка, яиц, бутылку бургундского и десерт. Мы должны немедленно ехать дальше.

— Простите, сударыня, — обратился к ней хозяин станции, — если вы собираетесь сейчас же ехать дальше, вас повезут те же лошади.

— То есть как те же лошади? — спросил Жан, тяжело спрыгивая с подножки.

— Очень просто: вас повезут лошади, на которых вы приехали.

— Это невозможно, — сказал форейтор, — они и так проделали двойной путь. Посмотрите, в каком состоянии несчастные животные.

— Да, верно! Они не могут ехать дальше.

— Кто мешает вам дать мне свежих лошадей?

— Да у меня их больше нет.

— У вас они должны быть… Есть же регламент, черт возьми!

— Сударь! По регламенту в моих конюшнях должно быть шестнадцать лошадей.

— Ну и что же?

— А у меня их восемнадцать.

— Это больше чем достаточно: мне нужно всего три.

— Но все они в разгоне.

— Все восемнадцать?

— Все восемнадцать.

— Тысяча чертей! — выругался путешественник.

— Виконт! Виконт! — воскликнула молодая женщина.

— Хорошо, хорошо, Шон! — сказал незнакомец. — Успокойтесь, я буду сдержаннее.

— Когда вернутся твои клячи? — продолжал виконт, обращаясь к начальнику станции.

— Господи, да я понятия не имею, сударь! Это зависит от форейторов: может, через час, а может, через два.

— Не понимаю, хозяин, — сказал виконт, заламывая на левый бок шляпу и выставляя вперед согнутую правую ногу, — вы знаете, что со мной шутки плохи?

— Я в отчаянии и предпочел бы, чтобы это была шутка.

— Ладно, запрягайте, и поскорее, а то я рассержусь.

— Пойдемте со мной в конюшню, и, если вы найдете в стойле хоть одну лошадь, получите ее бесплатно.

— Хитрец! А если я найду там шестьдесят?

— Это все равно, как если бы вы не нашли ни одной, сударь, потому что все они принадлежат его величеству.

— Ну и что же?

— Как что же! Этих лошадей никому не дают.

— Тогда зачем они здесь?

— Для ее высочества дофины.

— Что?! Шестьдесят лошадей в стойле и ни одной для меня?

— Что поделать, черт побери…

— Я знаю только одно: я очень спешу.