Джузеппе Бальзамо (Части 4, 5)

— У вас есть шеволежеры. Господин д’Эгильон — офицер, в полном смысле слова военный. Дайте ему шеволежеров.

— Хорошо, пусть берет.

— Благодарю! — в радостном порыве воскликнула графиня. — Благодарю вас!

И господин д’Эгильон услышал, как она совершенно плебейски чмокнула Людовика в щеку.

— А теперь угостите меня ужином, графиня.

— Не могу, — отвечала она, — здесь ничего не приготовлено; вы меня совсем уморили своими разговорами о политике… Все мои слуги произносят речи, устраивают фейерверки, на кухне некому работать.

— В таком случае поедемте в Марли, я забираю вас с собой.

— Это невозможно: у меня голова раскалывается.

— Что, мигрень?

— Ужасная!

— Тогда вам следует прилечь, графиня.

— Так я и сделаю, сир.

— Ну, прощайте!

— До свидания!

— Я похож на господина де Шуазёля: меня высылают.

— Но зато провожают вас с подобающими почестями и ласками, — отвечала лукавая женщина, нежно подталкивая короля к дверям и выставляя его. Людовик начал спускаться по лестнице, громко смеясь и оборачиваясь на каждой ступеньке.

Графиня держала в руке подсвечник, освещая ему путь с высоты перистиля.

— Знаете что, графиня… — заговорил король, возвращаясь на одну ступеньку вверх.

— Что, сир?

— Лишь бы бедный маршал из-за этого не умер.

— Из-за чего?

— Из-за того, что ему так и не достанется портфель.

— Какой вы злюка! — отвечала графиня, провожая короля последним взрывом хохота.

Его величество удалился в прекрасном расположении духа, оттого что сыграл шутку с герцогом, которого он в самом деле терпеть не мог.

Когда графиня Дюбарри вернулась в будуар, она увидела, что д’Эгильон стоит на коленях у двери, молитвенно сложив руки и устремив на нее страстный взгляд.

Она покраснела.

— Я провалилась, — проговорила она, — наш бедный маршал…

— Я все знаю, — отвечал он, — отсюда отлично слышно… Благодарю вас, сударыня, благодарю!

— Мне кажется, я была обязана сделать это для вас, — нежно улыбаясь, заметила она. — Встаньте, герцог, не то я решу, что вы не только умны, но и памятливы.

— Возможно, вы правы, сударыня. Как вам сказал дядюшка, я ваш покорный слуга.

— А также и короля. Завтра вам следует предстать перед его величеством. Встаньте, прошу вас!

Она протянула ему руку, он благоговейно припал к ней губами.

Вероятно, графиню охватило сильное волнение, так как она не прибавила больше ни слова.

Господин д’Эгильон тоже молчал — он был смущен не меньше графини. Наконец г-жа Дюбарри подняла голову.

— Бедный маршал! — повторила она. — Надо дать ему знать о поражении.

Господин д’Эгильон воспринял ее слова как желание его выпроводить, и поклонился.

— Сударыня, — проговорил он, — я готов к нему съездить.

— Что вы, герцог! Всякую дурную новость следует сообщать как можно позже. Чем ехать к маршалу, лучше оставайтесь у меня отужинать.

На герцога пахнуло молодостью, в сердце его вновь вспыхнула любовь, в жилах заиграла кровь.

— Вы не женщина, — молвил он, — вы…

— …ангел, не так ли? — прошептали ему на ухо горячие губы графини, которая вплотную приблизилась к герцогу, чтобы сказать это, а затем увлекла за собой к столу.

В этот вечер г-н д’Эгильон чувствовал себя, должно быть, вполне счастливым: он отобрал министерский портфель у дядюшки и съел за ужином долю самого короля.

LXXXIX

В ПРИЕМНОЙ ГЕРЦОГА ДЕ РИШЕЛЬЕ

Как у всех придворных, у г-на де Ришелье был один особняк в Версале, другой — в Париже, дом в Марли, еще один — в Люсьенне — словом, был угол везде, где мог жить или останавливаться король.

Еще Людовик XIV, увеличив число королевских резиденций, принуждал всех знатных особ, в чьи привилегии входило присутствие при больших и малых выходах короля, к огромным тратам: придворные должны были перенимать образ жизни его двора и следовать его капризам.

Итак, во время высылки г-на де Шуазёля и г-на де Пралена герцог де Ришелье проживал в своем версальском особняке; он приказал отвезти себя туда, возвращаясь накануне из Люсьенна, после того как представил своего племянника г-же Дюбарри.

Ришелье видели вместе с графиней в лесу Марли; его видели в Версале после того, как министр впал в немилость; было известно о его тайной и продолжительной аудиенции в Люсьенне. Этого, а также болтливости Жана Дюбарри оказалось довольно для того, чтобы весь двор счел необходимым засвидетельствовать свое почтение г-ну де Ришелье.

Старый маршал тоже собирался насладиться восторженными похвалами, лестью и ласками, которые каждый заинтересованный безрассудно рассыпал перед идолом дня.

Господин де Ришелье не ожидал, разумеется, удара, что готовила ему судьба. Однако он поднялся утром описываемого нами дня с твердым намерением заткнуть нос, чтобы не вдыхать аромата от воскурений, совсем как Улисс, заткнувший уши воском, чтобы не слышать пения сирен.

Окончательное решение должно было стать ему известно только на следующий день: король сам собирался огласить назначение нового кабинета министров.