Джузеппе Бальзамо (Части 4, 5)

Руссо увидал на стенах белые и красные гобелены, изображавшие разного рода рабочие инструменты, скорее символические, чем настоящие. Со сводчатого потолка спускалась одна-единственная лампа, отбрасывавшая зловещие отблески на лица почтенных с виду собравшихся, что сидели на деревянных скамьях и тихо между собою беседовали.

На полу не было ни паркета, ни ковра. Он был покрыт толстой тростниковой циновкой, заглушавшей шум шагов.

Появление Руссо не вызвало никакой сенсации. Казалось, никто не заметил, как он вошел.

Еще пять минут назад Руссо страстно желал такого приема. Однако теперь он был раздосадован невниманием.

Найдя свободное место на одной из задних скамеек, он сел там как мог скромнее, позади всех.

Он насчитал тридцать три человека. На возвышении стояло бюро, предназначенное для председателя.

СIII

ЛОЖА НА УЛИЦЕ ПЛАТРИЕР

Руссо обратил внимание на то, что присутствовавшие разговаривали несмело и сдержанно. Многие вообще не разжимали рта. И только три или четыре пары обменивались словами.

Те, кто не разговаривал, пытались даже спрятать лица, и это им вполне удавалось благодаря тени, которую отбрасывало возвышение для ожидаемого председателя.

В тени этого возвышения укрылись самые робкие. Зато двум-трем членам общества не терпелось познакомиться с товарищами. Они ходили взад и вперед, разговаривали; то один, то другой поминутно исчезал за дверью, скрытой за черным занавесом, на котором были изображены языки пламени.

Вскоре раздался звонок. Какой-то человек поднялся со скамьи, где он сидел вместе с другими масонами, и занял место за столом.

Он сделал несколько знаков руками и пальцами; все присутствующие повторили их вслед за ним; он прибавил последний знак, наиболее из всех выразительный, и объявил заседание открытым.

Господин этот был совершенно незнаком Руссо; за его внешностью богатого ремесленника скрывались немалая сила духа и такое красноречие, что ему позавидовал бы любой оратор.

Его речь была ясной и краткой. Он объявил, что члены ложи собрались для того, чтобы принять в свои ряды нового брата.

— Пусть вас не удивляет, — сказал он, — что мы пригласили вас в такое место, где не могут быть проведены обычные испытания. Верховные члены общества пришли к выводу, что в этом случае испытания излишни. Брат, которого мы сегодня принимаем, представляет собой светоч современной философии. Этот мудрец будет нам предан по убеждению, а не из страха. На того, кто постиг все тайны природы и премудрости человеческого сердца, невозможно произвести впечатление теми же приемами, какими можно запугать простого смертного, готового служить нам руками, волей, деньгами. А чтобы добиться сотрудничества с этим выдающимся человеком благородного и деятельного характера, нам будет довольно его обещания, простого его согласия.

На этом оратор закончил свою речь и огляделся, желая убедиться в произведенном впечатлении.

На Руссо его слова оказали магическое действие: женевский философ знал все приготовительные таинства масонского братства; он взирал на них с отвращением, вполне объяснимым у просвещенных людей; все эти ненужные и потому бессмысленные испытания, каким высшие чины ложи подвергали новых членов, чтобы вызвать у них страх, когда всем известно, что бояться нечего, представлялись ему верхом ребячества и пустого суеверия.

Но что еще важнее, робкий философ был противником всего демонстративного, показного. Ему было бы нестерпимо участвовать в представлении перед незнакомыми людьми, которые к тому же мистифицировали бы его, пусть с более или менее добрыми намерениями.

Вот почему, видя, что его собираются освободить от испытаний, он почувствовал нечто большее, чем простое удовлетворение. Он знал, что все члены были равны перед строгими законами масонского братства. И потому исключение, которое для него готовы были сделать, он воспринял как огромную победу.

Он уже собирался в нескольких словах поблагодарить красноречивого и любезного председателя, как вдруг из зала послышался чей-то голос.

— Раз уж вам вздумалось обходиться словно с принцем с таким же человеком, как мы все, — едко и с дрожью проговорил кто-то, — раз уж вы освобождаете его от физических испытаний, как будто они уже перестали быть одним из наших символов поиска свободы духа через страдание плоти, то, по крайней мере, мы надеемся, что вы не собираетесь пожаловать драгоценное звание незнакомцу прежде, чем мы зададим ему вопросы согласно обычаю, чтобы выяснить, какую веру он исповедует.

Руссо обернулся, желая увидеть лицо воинственного господина, так чувствительно задевшего самолюбие торжествовавшего старика.

Он очень удивился, узнав молодого хирурга, которого он утром встретил на набережной Цветов.

Искренность да еще, может быть, презрение к "драгоценному званию" помешали ему ответить.

— Вы слышали? — спросил председатель, обращаясь к Руссо.