Джузеппе Бальзамо (Части 4, 5)

С этими словами Бальзамо надел шляпу и завернулся в плащ.

Посвященные в полном молчании расходились по одному, дабы не вызвать подозрений.

CV

ТЕЛО И ДУША

Рядом с Бальзамо остался только Марат, хирург.

Побледнев, он почтительно и робко подошел к грозному оратору, власть которого не знала границ.

— Учитель! Неужели я и в самом деле допустил ошибку? — спросил он.

— И немалую, — отвечал Бальзамо. — Но что еще хуже — вы не верите в то, что в самом деле виноваты.

— Да, признаюсь, вы правы. Я не только не думаю, что допустил ошибку, — я верю в то, что говорил правильно.

— Гордыня! Гордыня! — прошептал Бальзамо. — Гордыня — демон разрушения! Люди сумеют победить лихорадку в крови больного, одолеют чуму в воде и в воздухе, но они позволяют гордыне пустить столь глубокие корни в их сердца, что потом никак не могут вырвать ее оттуда.

— Учитель! До чего же вы плохого обо мне мнения! Неужели я и в самом деле так ничтожен, что не выдерживаю сравнения с себе подобными? Неужели я так мало почерпнул из своего труда и неспособен сказать свое слово, чтобы не быть сейчас же уличенным в невежестве? Или я уже не страстный приверженец и сила моего убеждения вызывает сомнение? Даже если это так, я все ж, по меньшей мере, живу преданностью святому делу народа.

— Добро еще борется в вас со злом, — заметил Бальзамо. — И мне кажется, что придет тот день, когда зло возьмет верх. Я попытаюсь избавить вас от недостатков. Если мне суждено в этом преуспеть, если гордыня еще не подавила в вас другие чувства, я мог бы сделать это в течение часа.

— Часа? — переспросил Марат.

— Да. Угодно вам подарить мне этот час?

— Разумеется.

— Где я могу вас увидеть?

— Учитель! Это я должен прийти туда, где вы изволите назначить встречу своему покорному слуге.

— Ну хорошо, — сказал Бальзамо, — я приду к вам.

— Прошу вас обратить внимание на то, что вы сами этого пожелали, учитель. Я живу в мансарде на улице Кордельеров. В мансарде, слышите? — повторил Марат, словно выставляя напоказ свою бедность и хвастаясь своей нищетой, что отнюдь не ускользнуло от внимания Бальзамо, — тогда как вы…

— Тогда как я?..

— Вы, как рассказывают, живете во дворце.

Тот пожал плечами, как сделал бы великан, наблюдая сверху за тем, как сердится карлик.

— Хорошо, — отвечал он, — я приду к вам в мансарду.

— Когда вас ждать?

— Завтра.

— В котором часу?

— Поутру.

— Я с рассветом пойду в анатомический театр, а оттуда — в больницу.

— Это именно то, что мне нужно. Я попросил бы вас проводить меня туда, если бы вы не предложили этого сами.

— Приходите пораньше. Я мало сплю, — сказал Марат.

— А я вообще не сплю, — сказал Бальзамо. — Ну так до утра!

— Я буду вас ждать.

На том они и расстались, потому что подошли к двери, ведущей на улицу, столь же темную и безлюдную теперь, сколь оживленной и шумной была она в ту минуту, как они входили в дом.

Бальзамо пошел налево и скоро исчез из виду.

Марат последовал его примеру, только свернул направо и зашагал на длинных худых ногах.

Бальзамо был точен: на следующий день в шесть утра он уже стоял перед дверью на лестничной площадке; эта дверь находилась в центре коридора, в который выходили шесть дверей. Это был последний этаж одного из старых домов на улице Кордельеров.

Было заметно, что Марат готовился к тому, чтобы как можно достойнее принять именитого гостя. Куцая ореховая кровать, комод с деревянным верхом засверкали чистотой под шерстяной тряпкой прислуги, изо всех сил натиравшей эту рухлядь.

Марат старательно ей помогал, поливая из голубого фаянсового горшка бледные звездочки цветов — единственного украшения мансарды.

Он зажимал под мышкой полотняную тряпку; это свидетельствовало о том, что он взялся за цветы только после того, как помог протереть мебель.

Ключ торчал в двери, и Бальзамо вошел без стука. Он застал Марата за этим занятием.

При виде учителя Марат покраснел значительно сильнее, чем следовало бы истинному стоику.

— Как видите, я слежу за своим домом, — проговорил он, незаметно швырнув предательскую тряпку за занавеску, — я помогаю этой славной женщине. Я выбрал, может быть, занятие не то чтобы совсем плебейское, но и не совсем достойное знатного господина.

— Это занятие, достойное бедного молодого человека, любящего чистоту, и только, — холодно заметил Бальзамо. — Вы готовы? Как вам известно, мне время дорого.

— Сию минуту, я только надену сюртук… госпожа Гриветта, сюртук!.. Это моя консьержка, мой камердинер, моя кухарка, моя экономка, и обходится мне она всего в один экю в месяц.

— Я ценю экономию, — отвечал Бальзамо. — Это богатство бедняков и мудрость богатых.

— Шляпу! Трость! — приказал Марат.

— Протяните руку, — вмешался Бальзамо. — Вот ваша шляпа; трость, которая лежит рядом со шляпой, тоже, без сомнения, ваша.

— Простите, я так смущен.

— Вы готовы?

— Да, сударь. Часы, госпожа Гриветта!

Госпожа Гриветта окинула взглядом комнату, но ничего не ответила.

— Вам не нужны часы, чтобы отправиться в анатомический театр и в больницу. Часы, возможно, пришлось бы долго искать, и это нас задержит.