Читаем Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 2 полностью

– Ну, ну! Феи могут обидеться, – сказал Руссо, – подумают, что вы считаете их щедрость недостаточной.

– Или недостойной вас, господа, – зазвучал серебристый голосок с порога павильона: там стояли, держась под руку, две свеженькие хорошенькие женщины. Не переставая улыбаться, они подавали знаки де Жюсье, чтобы он умерил свой пыл.

Руссо обернулся, держа в правой руке обгрызанную хлебную корку, а в левой – надкусанную сливу. Он увидел обеих богинь – так, по крайней мере, ему показалось, до того они были молоды и красивы; он увидел их и остолбенел, потом поклонился и замер.

– Ваше сиятельство! – воскликнул де Жюсье. – Вы – здесь! Какой приятный сюрприз!

– Здравствуйте, дорогой ботаник! – любезно отвечала одна из дам с поистине королевской непринужденностью.

– Позвольте вам представить господина Руссо, – проговорил Жюсье, беря философа за руку, в которой он держал хлеб.

Жильбер увидел и узнал обеих дам. Он широко раскрыл глаза и, смертельно побледнев, стал поглядывать на окно павильона, соображая, как бы удрать.

– Здравствуйте, юный философ! – обратилась другая дама к растерянному Жильберу и легонько ударила его по щеке тремя розовыми пальчиками.

Руссо все видел и слышал. Он едва не задохнулся от злости: его ученик знал обеих богинь, и они его тоже знали.

Жильбер был близок к обмороку.

– Вы не узнаете ее сиятельство? – спросил Жюсье, обратившись к Руссо.

– Нет, – оторопев, отвечал Руссо, – мы встречаемся впервые, как мне кажется.

– Графиня Дю Барри, – представил Жюсье.

Руссо подскочил, словно ступил на раскаленное железо.

– Графиня Дю Барри! – вскричал он.

– Она самая, сударь, – как нельзя более любезно отвечала молодая женщина, – я очень рада, что принимаю у себя и вижу одного из самых прославленных мыслителей наших дней.

– Графиня Дю Барри! – повторил Руссо, не замечая, что его удивление становилось оскорбительным… – Так это она! И павильон, вне всякого сомнения, принадлежит ей? Так вот кто меня угощает?

– Вы угадали, дорогой философ, это она и ее сестра, – продолжал Жюсье, почувствовав себя неловко, так как предвидел бурю.

– И ее сестра знакома с Жильбером?

– Теснейшим образом, сударь! – вмешалась мадмуазель Шон с дерзостью, не считавшейся ни с расположением духа королей, ни с причудами философов.

Жильбер искал глазами нору пошире, куда можно было бы спрятаться, – так грозно заблистал взгляд Руссо.

– Теснейшим образом?.. – повторил старик. – Жильбер теснейшим образом знаком с сударыней, а я ничего об этом не знал? Меня, стало быть, предали, надо мной посмеялись?

Шон и ее сестра насмешливо переглянулись. Де Жюсье разорвал кружевную салфетку, стоившую не меньше пятидесяти луидоров.

Жильбер умоляюще сложил руки, то ли прося Шон замолчать, то ли заклиная Руссо разговаривать с нею повежливее.

Но замолчал Руссо, а Шон продолжала говорить.

– Да, – сказала она, – мы с Жильбером – старые знакомые. Он был моим гостем, не правда ли, малыш?.. Неужели ты настолько неблагодарен, что позабыл угощения в Люсьенн и в Версале?

Эта подробность оказалась последним ударом: Руссо выбросил руки вперед, а затем уронил их.

– Ага! Это правда, несчастный? – спросил он, искоса глядя на молодого человека.

– Господин Руссо… – начал было Жильбер.

– Ну вот, можно подумать, что ты раскаиваешься в том, что был мною обласкан! – продолжала Шон. – Я не зря подозревала тебя в неблагодарности.

– Мадмуазель!.. – умоляюще воскликнул Жильбер.

– Малыш! – подхватила Дю Барри. – Возвращайся в Люсьенн. Угощения и Замор ждут тебя… И хотя ты ушел оттуда довольно необычно, ты будешь хорошо принят.

– Благодарю вас, ваше сиятельство, – сухо возразил Жильбер, – но когда я откуда-нибудь ухожу, это значит, что мне там не нравится.

– Зачем же отказываться от такого предложения? – ядовито перебил его Руссо. – Вы вкусили роскоши, дорогой мой Жильбер, возвращайтесь к ней.

– Сударь, клянусь вам…

– Идите! Идите! Я не люблю тех, кто служит и нашим, и вашим.

– Вы меня даже не выслушали, господин Руссо.

– Довольно я наслушался.

– Да ведь я же сбежал из Люсьенн, где меня держали взаперти!

– Это уловка! Я знаю, на что способна человеческая хитрость!

– Но ведь я отдал предпочтение вам, я выбрал вас своим хозяином, защитником, покровителем.

– Лицемерие!

– Однако, господин Руссо, если бы я дорожил богатством, я принял бы предложение этих дам.

– Господин Жильбер, меня обманывают часто.., один раз! Но дважды – никогда! Вы – свободны и можете идти на все четыре стороны.

– Куда же мне идти? – в отчаянии вскричал Жильбер; он понимал, что навсегда потерял и свое оконце, и соседство с Андре, и всю свою любовь… Его самолюбие страдало оттого, что Руссо мог заподозрить его в предательстве. Он видел, что никто не оценил ни его самоотверженности, ни долгой и успешной борьбы с леностью и свойственными его возрасту желаниями.

– Куда? – переспросил Руссо. – Да прежде всего – к ее сиятельству, прекрасной и доброй госпоже.

– Боже мой. Боже мой! – вскричал Жильбер, обхватив голову руками.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза