Дзинрикися

Анна. Я стала орать на детей. Я поняла, почему они прозвали меня «серой мышью». Потому что я не страшная, не злая… я никогда не кричала на них, не доносила… И они сразу испугались, стали заискивать передо мной… Я решила, что уйду из гимназии. Я их больше не люблю: отвратительных, сытых… порочных!.. Я больше не люблю их… Но моя жизнь не потеряла смысл: у меня был ты… И вот я лишилась и этой опоры. Ты у меня тоже первая любовь… Сашенька, не знаю, как я буду без тебя… Будь счастлив с ней… или с другой… Пусть у тебя всё получится… А я, наверно, перекрашусь в прежний цвет. Я поняла, что тебе не понравился этот цвет. Я вчера спросила: ну как тебе? Ты сказал: ничего. Ничего – это ничего. И ты был прав. Значит, я опять буду серой мышью… Я отпускаю тебя. Будь счастлив!..

Саша молчит. Вадик на него посматривает.

Прощай…

Саша молчит.

Не звони…

Лена(не выдержала). Она ещё час будет прощаться – не уйдёт!

Вадик. Что ты молчишь? Ну не стой же, иди к ней.

Саша. Анна… ты уходишь?

Анна. Да, ухожу.

Саша. Я пойду с тобой…

Анна. Нет. Я должна побыть одна. Я уже ничего не чувствую. Нет сил. Всё внутри окаменело. Я пойду… Сама себя уже ненавижу. Говорю какие-то гадости…

Саша. У нас свидание было назначено у Грибоедова. Я буду там стоять. Давай, мы там встретимся…

Анна. Опять?! Я уже сегодня слышала, что ты будешь стоять у Грибоедова! Ещё раз скажешь мне про Грибоедова!..

Вадик. Ты понял? Ты услышал? Один Грибоедов у тебя в запасе есть.

Саша. Анна, я буду тебя ждать на Чистых прудах. Если ты не придёшь, я останусь до утра, если и завтра я тебя не увижу – я там останусь жить. Вокруг памятника есть лавочки.

Вадик. Девчонки, да будьте вы добрее! Простите нас. Вообще, прощайте нас чаще, уступайте нам чаще… Такие сейчас времена!.. Вы хоть понимаете, что перед вами два потенциальных бомжа?.. Он будет жить у памятника Грибоедову, я – у памятника Пушкину, здесь тоже есть лавочки.

Лена. Три бомжа: я – у Гоголя.

Вадик. Анна, Чехов тебе подходит? Памятников в Москве много, великие писатели народа русского позаботились о своих потомках: нам есть где побомжевать…

Саша. Анна…

Анна. Боже мой, что ещё?!

Саша. Вадик, я могу рассчитывать на наш экипаж?

Вадик. Всё, старичок, ты своё откатал!

Саша. Я хочу отвезти Аню в лагерь сегодня на велосипеде.

Вадик. Это правильное решение. Ты напрасно грешил на мать, – всему она тебя научила. Ты всё правильно понимаешь про женщин. Если ты Анютку сегодня не отвезёшь, она тебя не пилой – лобзиком будет пилить до могилы: мол, её отвозил, а меня нет…

Саша. Нет, Анна. До лагеря я донесу тебя на руках.

Решительно подошёл, поднял её на руки.

Анна. Поставь меня, пожалуйста!

Вадик. Вот что ты сейчас делаешь? Спасибо, друг! Ты сравни свой вес и мой. (Лене.) Леночка, если ты попросишь меня, я тоже понесу тебя на руках.

Анна(сопротивляется). Поставь, говорю!

Саша не отпускает её.

Лена. Я не попрошу. Я что, больная, что ли? Меня эти проносы тела к памятникам не сильно впечатляют. (Саше.) Отнеси её к мавзолею и оставь там.

Анна посмотрела на неё, демонстративно обняла Сашу и прижалась к нему.

Саша(Вадику.) Звони.

Вадик. А как же батарейка? Ах, да! Ты её успел зарядить.

Лена. Анна, береги жениха. Если он понесёт тебя, за ним должна ехать скорая и там два фельдшера с бечёвкой – пупок завязывать. Зачем это тебе перед свадьбой?

Анна(Лене). Хочу на прощанье сказать вам… Ты тоже крашеная!

Лена. Ладно, уноси её уже.

Саша уносит Анну.

Теперь она с его рук не слезет. (Грустно.) Помогла я девушке семью укрепить.

Вадик. Что такое? Что такое? Слеза?

Лена. Ну да! Ладно… пока…

Вадик. Подожди. Я тебя довезу. Куда тебе?

Лена. Ты думаешь, я поверила хоть одному твоему слову? Вообще, чего ты прилип?

Вадик. Не веришь?

Лена. Ты думаешь, я падаль какая-нибудь, что ли?

Вадик. Когда я вижу таких девушек, я вообще не думаю ни о чём.

Лена. Прикатил, встал на колено и всё?!

Вадик. Я готов встать и на другое.

Лена. Кончай! И без тебя тошно.

Вадик. Я сейчас хочу сделать очень важное заявление. В моей палитре искусства пиара не последнее место занимала работа спичрайтера. Говоря по-русски, моими устами источала мёд наша многострадальная элита. Среди прочего я писал им и официальные заявления по разным поводам. Но чаще без всякого повода. Их произносили важные люди, которые, увы, не могли сами формулировать мысли, ввиду их полного у них отсутствия. Убогие до примитива, сильные, коварные, жестокие вассалы, одного они не могли – не умели лгать. Вернее, только это они и умели делать, но лгать вдохновенно и красиво они не могли. Я лгал много, очень много… И вот я сейчас впервые за последние годы хочу сказать слова правды: я влюблён! Когда я увидел её с баночкой пива, я сразу захотел…