E-18. Летние каникулы

Сказано было сухо, но глаза излучали тепло. Мы расстались. Они так и не приехали меня навестить. Не получилось, очевидно.

— До свиданья, — сказал я. — Маме привет.

Я попрощался с ней дома в прихожей, она нервничала: так много, мол, нужно сказать, все делается в последнюю минуту, теперь, когда ее план осуществляется. Прощальный ужин накануне, по ее мнению, прошел в спешке, теперь она рылась в своей сумке, сунула мне в руку ассигнацию; запах ее пудры:

— Это тебе. До свиданья, Петер. Одиноко будет без тебя летом. Тоскливо… Говорилось будто для меня, но на самом деле — для папы. Все для него.

Мы пожали друг другу руки. Я вскочил на подножку поезда. Дверь захлопнулась, я обернулся, посмотрел ему вслед. Он уже шел своей дорогой, но тоже оглянулся и, не останавливаясь, махнул рукой. Я понял, он сразу погрузился в свой особый мир неотложных дел.

Так я расквитался с ними, а они — со мной. Я посмотрел на нож, на его красивую рукоятку, на острое стальное лезвие, надежно спрятанное в кожаном чехле. Подарок отца… Гарантия того, что, наигравшись, быстро засну вечером, буду спать крепко и спокойно и встану утром бодрым и жизнерадостным. В некотором роде попытка продолжить мое детство, задержать еще на один сезон мое взросление.

Поезд медленно и тихонько грохоча продвигался по бесконечным сплетениям из рельсов, стараясь выбраться из города и его окрестностей. Каждое перемещение, каждый поворот находили во мне отзвук, пульс учащенно бился и будто слышалось: свобо-да, свобо-да, свобо-да. Брюки скользили по искусственной коже сиденья, голова качалась в такт движениям поезда: от-сюда, от-сюда, от-сюда. Но вот… знал, конечно, что придет, чувствовал… признак моей самостоятельности, моей зрелости дал о себе знать, хорошо видимый даже в широких брюках. Туалет находился в другом конце вагона. Всегда так бывало: стоит подумать о родителях, о нашей квартире или обо всем, что осталось недоговоренным и невысказанным, и тут же — реакция на раздражение. Едва уловимый запах ее пудры на воротнике. Колени подрагивают. Я легко возбуждался, порою без всякого повода. А мне очень хотелось мира и тишины…

Потом я немного успокоился. Поезд вырвался, наконец, на просторы, оставив позади последние торговые дома и складские помещения. Показались леса, луга, поляны, холмы, далекие горные кряжи. Сильный свет извне озарил все вокруг и будто освободил меня от городской давящей сумрачности. Я всматривался в оконное стекло и пытался воскресить в памяти крестьянский двор Фагерлюнд, крошечную комнату в восточном крыле дома, которая была моей на летнее время, широкую, но довольно короткую кровать, постельное белье, пахнущее иначе, чем у нас дома. Вдруг подумалось: а не попробовать ли жить отдельно в избушке?

Она ведь жилая! Пусть неказистая, темная, наполовину осевшая в землю, почти невидимая из-за деревьев и кустарников, но зато удобно и красиво расположенная: недалеко от центральной усадьбы — всего двести-триста метров — и на косогоре. Обычное жилое помещение, только старое. Вот это будут каникулы! Настоящие! Только бы разрешили! Кроме того с крыши избушки открывался вид на весь Фагерлюнд, на серые и протравленные коричневым цветом дома деревни, которым было явно под сотню лет, если не больше. Припомнил двор со всеми постройками, амбар, светлую и большую кухню с длинным столом вдоль стены, черный хлеб, который выпекала Мария… Да, точно… я был слегка влюблен в Марию тогда, два года назад, когда приехал на каникулы. Влюблен? Чепуха! Что понимает в любовных делах мальчишка тринадцати лет? Я думал о глиняных сероватого цвета гнездах ласточек наверху под крышей амбара, о кустарнике и зарослях ольшаника у ручья, о ноже, о пастбище, о пастушьей дудочке, об отце, когда он был молодым… А за окном — ежеминутная смена пейзажа, чередование светлого и темного. Широкие дали и замкнутые пространства.

Движение поезда убаюкивало. Я закрыл глаза и как бы поплыл. Снова открыл глаза и снова закрыл их, виделось прошлое, виделось настоящее… наслаждался солнечными лучами. Нож не выпускал из рук, он — мое детство, мои добрые мальчишеские годы.

Время проходило незаметно.

Я видел сон.

2.

Мне приснилось, что отец, совсем молодой, ожидает меня на станции с повозкой, запряженной лошадьми. Видел как наяву. Но в действительности на перроне стоял дядя Кристен, а его старенький грузовик стоял возле вокзального помещения, как бы напоминая мне, кем я был и где я был. Излишне. Я хорошо помнил свое происхождение, невзирая на усталость и легкое головокружение. Рад был, что, наконец, прибыл на место.