— Можно и пообсушиться,— сказал дед.— Солнышко на небе, ветерок в лесу. Скидывайте платье, а я пока погляжу, нет ли чего, чтобы попотчевать дорогих гостей.
— Может, и медок сыщется?
— Может, и сыщется,— лукаво улыбнулся дед и вошел в избу.
Вои спешились, раскинули на поляне мокрые кафтаны. Сели в исподнем на кокору, поджали под себя ноги — зябко. Кочкарь насобирал на опушке леса валежин, свалил их в кучу, высек огонь. Валежины были сухие, костер принялся разом. Загудело тугое пламя. Мужики еще насобирали дровишек, тепло стало.
Дед вынес из избы ковш с медом, разостлал на траве чистую холстину, нарезал хлеба и мяса:
— Угощайтесь, добрые люди.
— Хороший ты человек,— сказал Кочкарь, прихлебывая мед и уплетая мясо.
Щурясь, дед разглядывал воев.
— Что так глядишь, дедушка? — спросил его Мартюха.— Аль давно людей не видывал?
— Как же, как же,— сказал дед.— Оно и верно: не ежеден ко мне гости наведываются. А одному — тоска.
— Небось рыбку ловишь? — поинтересовался маленький кривоногий Сташок.
— Ловлю и рыбку.
— И зверя бьешь? — спросил Васяка.
— Всего помаленьку.
— И князя не боишься?
— А лес у нас обчий,— сказал дед, обводя вокруг себя рукой.— Болота, топь непролазная.
— И бояре не наведываются?
— Да кому охота?— удивился дед.— Вон давеча прискакали ко мне на конях, показывай, говорят, куды запрятал татей. А я видал?.. Утопили в трясине вороного да так и вернулись ни с чем. Еще посулились наведаться. Уж не вас ли разыскивали?
— Не,— сказал Кочкарь.— Мы по другому делу.
— Оно и видать,— кивнул дед.
Должно, не впервые его стращали, вот и попривык. А в хибаре ни золота, ни серебра. Чего бояться старику?
— Ты вот давеча, дедушка, про воев сказывал,— повернул разговор на старое Кочкарь.— А еще про что не слыхивал ли? Не заходил ли кто, не поминал ли про войско?
— Про войско-то?— прищурился дед.— Про войско-то слыхивал. Был тут у меня с девкой богомаз. Зихно его кличут, прости его бог, почитай, чуть ли не весь мед выпил, еще бы неделю погостил, и вам бы ничего не осталось. Так вот он сказывал, будто видел, как шел из Друцка, много воев пешими и конными...
Святославовы дружинники переглянулись. Значит, не соврали лазутчики. Должно быть, они и отсиживались в болоте, когда их искали вои.
— Спасибо тебе, дедушка, за хлеб-соль,— сказал, подымаясь, Кочкарь,— а нам уж время приспело в дорогу. Да и кафтаны пообсохли.
— Счастливого вам пути,— напутствовал их дед.
Дальше ехали с предосторожностями: Васяка впереди, остальные — чуть поодаль. На опушке леса, под самым Друцком, чуть не столкнулись с разъездом. Дожидаясь темноты, притаились в чаще. Тронулись, когда совсем стемнело. К городу приблизились за полночь. Издалека увидели горящие на поляне костры. Осторожно объехали стан; оставив коней в лесу, спустились к реке.
На берегу, у огня, сидели вои. Один из них, чернобородый дядька с шишкой на лбу, точил на камне меч, другой, помоложе, натягивал на лук тетиву.
— Бог в помощь,— сказал, подходя к ним, Кочкарь. Вои взглянули на него, но не ответили на приветствие. Кочкарь кашлянул.
— А неразговорчивы вы, мужики.
— Тебе-то какая забота? — спросил чернобородый.
— Мне-то никакой заботы нет.
— Вот и ступай мимо.
— Ишь ты. Поди, во всем Чернигове злей тебя мужика нет.
Чернобородый отложил меч и уставился на Кочкаря. Молодой тоже удивленно вскинул брови.
— Да ты-то откуда взялся, что все про меня знаешь? — спросил чернобородый и потянулся к мечу.
«Не черниговцы, Давыдовы это люди»,— запоздало сообразил Кочкарь и повернулся, чтобы идти.
Твердая рука легла ему на плечо.
— Э, нет, погоди-ка, мил человек,— врастяжку проговорил чернобородый.— Да ты, кажись, заблудился, али что вынюхиваешь?
— Не собака я.
— А вот сейчас кликну сотника. Макушка,— обратился он к молодому вою.— Зови Ермоху.
— Макушка испуганно попятился от костра. Кочкарь по-волчьи осклабился.
— Прыток ты.
— Беги, Макушка,— поторопил чернобородый паренька.
Кочкарь отшатнулся и, пригнувшись, ударил чернобородого головой в живот. Мужик икнул и сел на землю, выплевывая из рта слюну.
Макушка закричал, тотчас же в лагере поднялась суматоха. Кочкарь с воями вымахнули на взлобок берега — в лес, вскочили на коней. Справа и слева от них упало несколько стрел. На дороге послышался торопливый топот.
— Гони, гони! — взревел не своим голосом Кочкарь. Острая боль обожгла ему бок. Голове сразу стало тяжело, как от сильного удара...
Очнулся Кочкарь на той же поляне, где они были утром. Увидел морщинистое лицо, белую бороду деда. Сначала подумал: «Поди-ко ж, привидится такое», но по скорбным лицам стоящих поодаль воинов догадался, что это не был сон.
— Метко зацепила тебя стрела,— говорил дед, перевязывая рану.— Еще бы чуток повыше — и поминай как звали.
— Ты, дед, мне панихиду не пой,— оборвал его Кочкарь.— Принеси лучше взвару — все изнутри горит.
— Испей-ка вот водицы,— сказал дед и поднес к его губам деревянный ковш.
Кочкарь сделал несколько глотков, обессиленно откинулся.
— Не помогает мне вода.
— А взвар давеча еще весь выпили...
— И на том спасибо.