Читаем E30 полностью

Я погулял немного по Парижу. Посетил порно кинотеатр. Заплатил за билет 2,50E. Мне дали маленькую бумажку из мягкого картона и большой лист бумаги похожий на кальку. Зачем? Я понял, когда вошел в зал и собирался сесть. Все кресла были в пятнах от спермы. На некоторых были еще свежие следы от предыдущего сеанса. Последние два ряда предназначались для пар, решившись "уединиться". Они [ряды] состояли из четырех составленных вместе кресел, отделявшихся от другой "четверки" шторками. До конца фильма я не высидел.

Последние два час моего пребывания в Париже я решил провести в кафе. Не далеко от Конкорда я нашел кафе, где была наклейка на стекле, сообщающая о том, что это заведение предоставляет скидки владельцам карточек ISIC.

9.

Ехали мы всю ночь. В четыре утра автобус стал на стоянке. Я открыл глаза. Увидел с противоположной стороны от меня воду.

- Кельн, - сказал я проинес губами.

Полноценного глубокого сна у меня уже не было. Я все время ворочался. В семь утра по европейскому времени нас разбудили. Я даже этому обрадовался, несмотря на то, что мне ужасно хотелось спать.

Часов до десяти была экскурсия. И все это время город был "мертвым". Почти никого не было на улицах.

Впечатлений ровным счетом никаких. Только Кельнский собор поразил своими размерами.

После экскурсии мы зашли в супермаркет, где купили еды на обратную дорогу и пива, которое потом пили до четырех утра в польской гостинице для дальнобойщиков.

Все же оставшееся время из отведенного нам для самостоятельного изучения Кельна, я и еще два парня и две девушки провели в "Макдоналдсе".

10.

Боже, сколько лет я иду, но не сделал и шаг.

Боже, сколько дней я ищу то, что вечно со мной.

Сколько лет я жую вместо хлеба сырую любовь,

Сколько жизни в висок мне плюет

Вороненым стволом долгожданная даль!

Черные фары у соседних ворот,

Люки, наручники, порванный рот.

Сколько раз, покатившись, моя голова

С переполненной плахи летела сюда, где

Родина.

Еду я на родину,

Пусть кричат - уродина,

А она нам нравится,

Хоть и не красавица,

К сволочи доверчива,

Ну, а к нам - тра-ля-ля-ля...

Боже, сколько правды в глазах государственных шлюх!

Боже, сколько веры в руках отставных палачей!

Ты не дай им опять закатать рукава,

Ты не дай им опять закатать рукава

Суетливых ночей.

Черные фары у соседних ворот,

Люки, наручники, порванный рот.

Сколько раз, покатившись, моя голова

С переполненной плахи летела сюда, где

Родина.

Еду я на родину,

Пусть кричат - уродина,

А она нам нравится,

Хоть и не красавица,

К сволочи доверчива,

Ну, а к нам - тра-ля-ля-ля...

Из-под черных рубах рвется красный петух,

Из-под добрых царей льется в рты мармелад.

Никогда этот мир не вмещал в себе двух:

Был нам богом отец, ну а чертом

Родина.

Еду я на родину,

Пусть кричат - уродина,

А она нам нравится,

Хоть и не красавица,

К сволочи доверчива,

Ну, а к нам - тра-ля-ля-ля...

"Родина" (альб. "Актриса Весна") / DDT.

Я смотрел в окно и тихонько подпевал группе DDT. А расстояние с домом все сокращалось. Сокращалось довольно быстро. Но мне все же хотелось, чтобы это было еще быстрее. Уж очень хотелось поскорее ступить на родную землю. Увидеть минское небо. Но больше всего мне хотелось обнять свою девочку.

К ночи мы приехали на польско-белорусскую границу. Нас там задержали. Пограничники, как польские, так и белорусские никак не могли понять, куда делись еще два пассажира. Но мне было уже плевать. Я просто знал, что скоро они нас все равно пропустят.

11.

В четыре утра я набрал код на двери своего подъезда и поднялся на второй этаж.

КОНЕЦ

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза