Читаем E30 полностью

Экскурсия закончилась в пять часов вечера. Те, кто хотел, поехали в аквапарк. У остальных же было свободно время до одиннадцати. Место встречи площадь Конкорд.

Разве мог первый самостоятельный день обойтись без приключений?

- В Париже нет черных гетто, как в Америке, - говорила нам эмигрантка из России.

Я не был в Америке, но черный квартал я все-таки нашел. И определить, что это был именно черный квартал, мне не составило никакого труда. Там было всего один белый человек - я.

"...И рассказывайте кому угодно, только не мне, об угрожающем проценте безработицы в черных районах... Да, их прадеды были рабами. Но разве жизнь русских крепостных была светлей, чем жизнь американских негров? И тех, и других хозяева продавали, как скот. В России рабство было отменено в 1861, в Америке в 1864 году... И я не понимаю этой логики: "Меня считают человеком второго сорта, поэтому я хочу жить за счет тех, кто меня презирает..." писал Владимир Лобас в своей книге "Желтые Короли. Записки нью-йоркского таксиста". Я думаю, я не ошибусь, если скажу то же самое и о большей части французских негров.

Грязные улицы. Маленькое количество магазинов, у входа которых стоят огромные негры с бейсбольной битой в руках. Пятнадцать-двадцать негров стоят, образовав круг, в центре которого два чернокожих парня читают рэп. Торговля наркотиками прямо на улице. Изредка проедет полицейский микроавтобус, наполненный под завязку неграми в наручниках.

Я шел и чувствовал на себе "доброжелательные" провожающие взгляды жителей черно квартала. Единственными желанием у меня было побыстрее убраться оттуда, пока меня не ограбили, или того хуже не убили.

Мне повезло. Через час я вышел к железнодорожному вокзалу. Пересек мост. Вот он!!! "Белый" Париж.

Я начал у всех подряд спрашивать, как мне попасть на Конкорд. В этом мне помогла целая туча французов. Не далеко от Мулен Руж я услышал русскую речь. Это оказались русские 18-20 летние эмигранты.

- Ребята, как выйти на Конкорд?

- А ты, что русский?

- А ты нет? - обратился я к парню, лица которого не было видно, потому, что он сидел дальше всех, а вокруг света было не так уж много.

- Вон туда иди, - указал мне один парень, сидящий с краю. - Та увидишь "Святую Магдалену", а за ней будет Конкорд.

- А быстрее будет на метро, - подсказал другой парень, сидящий рядом с тем, что сидел с краю, и начал объяснять мне как доехать до одной линии, переесть на другую, а там еще три станции.

- Спасибо, большое, - сказал я и пошел.

Тот, который интересовался русский ли я, крикнул мне вслед:

- Спасибо в карман не положишь.

Я сделал вид, что не услышал и пошел дальше. Хотя и надо было бы проучить наглеца.

В 22:10(+1) я сидел на площади Конкорд, и жевал сандвич с ветчинной и сыром, купленный в ближайшем киоске за три евро. Только сейчас я вспомнил, что последний раз ел рано утром. Идти куда-то, чтобы найти что-то более существенное из еды - не был ни сил, ни желания. Я снял мокасины и поставил их рядом с собой на парапет.

Так и просидел я до одиннадцати, болтая голыми ногами и глядя на Эйфелеву башню, которая периодически вспыхивала сотнями вспышек, будто сотни туристов в один миг защелкали своими фотоаппаратами.

8.

Утром пятого дня автобус привез нам к третьему причалу реки Сена.

- Все, кто идет кататься на речном трамвайчике - идут со мной. Те, кто остается - через час встречаемся возле третьего причала через час.

В автобусе остались три человека: Дима и Андрей (туристы из Могилева) и я. На другом берегу нас тоже высадили. Два путешественника достали свою сумку из багажника и направились к карте города, которые висят на каждой автобусной остановке и возле каждой станции метро. Я тоже подошел к карте.

- Слушай, - обратился ко мне Андрей. - Ты знаешь, где тут вокзал?

Я молча показал им на карте.

- Спасибо. Все! Давай! Мы уезжаем...

- Куда? - вяло спросил я.

- В Голландию! - услышал я гордый ответ. - У нас три тысячи евро.

- Ну, удачи вам, - также вяло, как и в первый раз сказал я. Мы пожали друг другу руки, и Андрея с Димой поглотил туннель метро.

Я осмотрелся по сторонам. Улица была совершенно пуста. Ни машин, ни людей. Я пошел обратно к Сене. Добравшись до третьего причала, я решил посидеть и посмотреть за бегущей вперед жизнью. Достал из рюкзака бумажный пакетик с недоеденными вчерашними конфетами, книгу Владимира Сорокина "Норма", и стал читать. Прошел час... Речной трамвайчик так и не причалил. Просто у Сены несколько причалов. И если пароход отходит от третьего причала, то это вовсе не означает, что он причалит туда же.

Я пошел на Конкорд. Прошел под Эйфелевой башней и оказался в скверике. Мне было грустно. И очень хотелось позвонить своей девочке. Только в телефонных автоматах не было ячеек для монет. А вот найти магазин с телефонными карточками мне не удалось. Я сел на скамейку, вырвал из "путевой тетради" лист бумаги и стал писать ей письмо. Дописал я его на Конкорде. К тому времени мне уже ничего не хотелось. Только прижать ее к груди. Оставалось шесть с половиной часов до моего выезда на Родину.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза