Êåéò Òèðíàí

Юлия приехала неожиданно, застав меня в самый неподходящий момент - я тогда пытался вылечить впавшего в молчание Антипа, соседа, онемевшего от испуга, который он испытал, когда ходил на охоту. Антип совершенно не мог говорить, и я бился с ним, используя разные методы, чтобы взрослый мужик, в свое время в одиночку ходивший на медведя, смог избавиться от своего страха. У меня ничего не получалось, и я уже сомневался, что это вообще удастся, когда услышал шум подъезжающего автомобиля. Через пару секунд, в сопровождении своей сестры Яны и ее мужа, цыгана Кольки, в дом влетела шумная и веселая Юлия. Я помню, как округлились глаза Антипа, когда он увидел вбегающих в светлицу цыган, и свое раздражение их бесцеремонностью, но Юлия вдруг легко дотронулась рукой до  Антипа, и произнесла:

- Ой, миленький, кто ж это тебя так напугал?! Уж не черта ли ты встретил в лесу?

Антип быстро посмотрел на меня и, открыв рот, промычал:

- Ам-ммм!

Цыганка провела рукой перед его лицом и произнесла несколько слов по-цыгански, которых я не понял. Она повернулась ко мне и, обвив руками мою шею, прошептала уже по-русски:

- Отпусти, не мучь его - у него все само пройдет. Скоро.

Трудно объяснить почему, но я поверил ей. Я повернулся к Антипу и сказал:

- Иди домой, Антип. Я сам к тебе приду.

Антип ушел, испуганно поглядывая на веселых цыган, а я, попытавшись сделать строгое лицо, посмотрел на Юлию, и спросил:

- Каким ветром вас сюда занесло?

- Цыганским, милый, цыганским! - Весело воскликнула Юлия и быстро поцеловала меня в щеку.

Колька протянул свою волосатую руку и, улыбаясь золотым ртом, сказал:

- Не любезно гостей встречаешь, Серафим. Не дело так встречать.

- А он цыган не любит, - сказала Яна, сощурив и без того узкие глаза, в глубине которых сверкали маленькие антрациты, - боится и потому не любит.

Я пожал плечами - это была явная напраслина! Какое-то время назад я собирался породниться с ее семьей, так что она была абсолютно неправа. Хотя сказать, что я любил их шумные, а порой просто дикие сборища, тоже было бы преувеличением.

- Нет, он меня любит, - произнесла Юлия, и еще раз поцеловала меня. На этот раз в губы.

Я почувствовал, как потеплело в моей груди - вспомнились наши горячие ночи, и ответил на ее поцелуй.

- Видели?! - Весело воскликнула Юлия, оторвавшись от меня так же быстро, - А говоришь, не любит!

- Ну, садитесь, раз пришли, - сказал я, с трудом отходя от горячего поцелуя.

- Не, сесть мы всегда успеем, - хохотнул Колька, - да и некогда засиживаться - мы за тобой.

Я посмотрел на Юлию.

- Да, милый, собирайся, нас ждут, - сказала она улыбаясь.

- Кто? - Я не мог сообразить, кто мог ждать меня, да еще в сопровождении цыган.

- Как кто? - Удивленно спросила Юлия, - А разве тебя не пригласили на свадьбу к Апулию?

- Я не могу, у меня дела тут, больные, - я попытался с ходу придумать какую-нибудь отговорку, но с Юлией такие номера не проходили.

- Никуда твои дела не убегут! - Она взяла меня за руку, - А если ты про этого, - она кивнула в сторону двери, в которую недавно вышел Антип, - так поверь мне, он скоро сам заговорит. Точно тебе говорю. Давай, переодевайся и поехали...

И я согласился. До Халдеевки было довольно далеко, к тому же ночная пора, да кривые дороги не позволяли Кольке, управлявшему разбитыми "Жигулями", разогнаться, и в Халдеевку мы прибыли только к следующему утру. Там уже вовсю шла подготовка к свадьбе. Апулий, которого до этого я видел всего пару раз, когда он приезжал к бабке Серафиме, тепло приветствовал нас и, подведя к длинным столам, установленным прямо на улице, указал наши места и сказал, глядя мне в глаза:

- Похож. И глаза, точь-в-точь как у Серафимы...

А потом повел нас знакомить с гостями, среди которых, как нетрудно догадаться, было много известных в нашей (да и не только) среде колдунов-урожденцев и ведьмиц. Там я познакомился с Юрием Лонго, который произвел на меня сильное впечатление, но в первую очередь знаниями - никаких энергетических вихрей исходящих от него я не почувствовал. Я познакомился с Праксиным, Дагомиром, тогда еще малоизвестным колдуном, с Чернокнижником, с молодой еще Вандой, Вероной, с Ильей Германом, Черкасом и другими. Апулий, представляя меня, всегда произносил одну и ту же фразу:

- Это Серафим, внук Серафимы.

По их глазам было понятно, что о моей бабке слышали все. Я видел с каким интересом меня разглядывали все эти люди, и чувствовал некоторую неловкость оттого, что пользуюсь славой своей бабки, но Юлия, не отходившая от меня ни на шаг, все время говорила, чтобы я не тушевался, потому что все они скоро будут гордиться, что знакомы со мной. Я не был в этом так уверен и, как показало время, был ближе к правде - я даже на йоту не приблизился к славе своей бабки но, честно говоря, никогда и не стремился к этому, потому что всегда предпочитал лечить людей, а не заниматься всякими темными, колдовскими делами.