Êåéò Òèðíàí

Меня спасла Юлия, буквально отпихнув зашипевшую на нее Зою. Она оттащила меня от костра, и быстро заговорила по-цыгански, покрывая мое лицо поцелуями и слезами, текущими из ее глаз. Я находился в каком-то полуобморочном состоянии, не понимая ни слова из ее быстрой речи, но сознание постепенно прояснялось. Я все еще чувствовал ауру Зои, словно обволакивавшую меня, ее запах, ее сильные ноги, но уже мог соображать и, к тому моменту, когда все закончилось, мне удалось даже подняться на ноги, и первым понять, что случилось несчастье. Во время безумной оргии никто не заметил, как сгорел упавший в костер Апулий, на свою беду затеявший и свадьбу, и этот шабаш. Потрясенный видом почерневшего тела шамана, я не мог произнести ни слова, и лишь указывал дрожащей рукой на него до тех пор пока кто-то, кажется, это был Черкас, не догадался вытащить обгоревший труп из красневших в предрассветной дымке углей. Юлия и Колька, как ни странно сохранивший силы и энергию, тащили меня прочь от Колдун-горы, едва не ставшей моей могилой, а я видел перед собой лишь ледяные глаза Зои, и ее, шептавшие что-то неслышимое губы...

Обратный путь до моего дома я не помнил. Юлия, на несколько дней оставшаяся со мной из опасения, что я помру, потом рассказывала, что я несколько ночей выкрикивал ее имя, кричал какие-то незнакомые ей слова, от которых она приходила в ужас, и пыталась меня разбудить, обливая холодной водой, и шепча старинные цыганские заговоры. Ничего этого я тоже не помнил. Ни снов, ни собственных криков, но еще долгие годы мне казалось, что на меня смотрят серые глаза Зои.

Потом Юлия уехала. Это случилось в тот день, когда ко мне пришел Антип и, неуверенно улыбаясь, произнес:

- Все... прошло..., Серафим....

Больше мы с Юлией никогда не встречались. Я слышал, что она вышла замуж за какого-то богатого румына, и уехала из России, и испытывал двойственное чувство радости за нее и какой-то непонятной мне грусти. Мне хотелось отблагодарить ее за свое спасение, но я знал, что она ничего не приняла бы от меня. Ничего, кроме меня самого....

_______________________________________________________________

...С трудом стряхнув тяжелые воспоминания, я взглянул на, едва уместившегося в коляске Пашу, который рукой  указывал участковому куда ехать:

- Далеко еще?! - Мне пришлось перекрикивать тарахтение мотоциклетного двигателя.

Паша взглянул на меня с трагично-серьезным выражением на лице, и кивнул:

- Нет, метров пятьсот осталось! - Громко ответил Паша и снова вытянул руку.

Я посмотрел в направлении его указующего перста и увидел какие-то цветные тряпки, которые по мере нашего приближения к ним, превращались в мужчин, стоявших почти у самого берега неширокой речушки. Мы подъехали к берегу и Тарас Иваныч заглушил свою "громыхалку". Мужики молча расступились, пропуская нас к трупу. Тело Катерины  лежала на берегу маленькой речушки, в стареньком платье, сплошь залитом кровью.

- Ну, чего столпились?! - Грозно спросил участковый, глядя на обезглавленный труп Катерины, - Небось, затоптали тут все, на хрен!

Кто-то ответил, что к ней никто даже не приближался, но я не понял, кто это сказал - все мое внимание было приковано к телу.

Я с трудом заставил себя подойти ближе и опуститься на корточки. Когда я коснулся ее откинутой руки, то услышал, как встревожено забубнили мужики, но то, что я почувствовал, сразу отсекло меня от реального мира, и несколько мгновений просто не осознавал, где я, и кто я. На меня навалилось что-то настолько злое что, кажется, я даже забыл, как нужно дышать. Не знаю, откуда, но через секунду я уже совершенно точно знал, что убийство Катерины было посвящено Гекате, древней богине Луны и покровительнице темных сил. А отсеченная голова нужна была, чтобы провести еще более страшный обряд. Все это в несколько мгновений пронеслось в моем мозгу, и когда я пришел в себя, то почему-то оказался лежащим на спине, а надо мной суетились Тарас Иваныч и Паша. Горло не подчинялось, и я не мог не произнести ни звука, и лишь с трудом моргнул в ответ на встревоженные вопросы Тараса Иваныча.

- Серафим! Ты чего?! Серафим! - Участковый обернулся и крикнул замершим мужикам, - Налейте во что-нибудь воды!

Снова повернувшись ко мне, и склонившись еще ниже, Тарас Иваныч негромко спросил:

- Серафим, ты можешь говорить?

Я моргнул. Да, я мог говорить, но как только пройдет нервный паралич, разбивший меня от чудовищной силы обряда. Хорошо, что никто из мужиков не прикасался к телу Катерины, иначе...

- Не прикасайтесь... к ней, - смог я прохрипеть после глотка холодной воды из пластмассового стаканчика, нашедшегося у кого-то из мужиков, - отойдите...

Тарас Иваныч воспринял мои слова, как приказ самого большого начальства. Обернувшись, он крикнул мужикам:

- Чего встали?! Бегом в село! Вызывайте милицию!

Один из сельчан, растерянно замешкавшись, открыл, было, рот, но участковый заорал на него:

- А тебя что, б..., не касается?! Бегом, я сказал!